Наверное. Впрочем, другу Кат верил, иначе так совсем спятить можно – никому не доверять в этом тусклом мире под вечно серыми низкими облаками.

В Бобров они пришли вчера. Судя по указателям на дороге, так это место называлось раньше. Город, видимо. И немаленький, хотя с Воронежем не сравнить, конечно. На входе пост, застава с пулеметами. Как ни странно, пропустили без возражений, патроны не пытались вытрясти, даже дорогу до харчевни показали. А вот там, уже когда ели, все и началось. Подошел кабатчик, наглый такой, спросил, чем будут расплачиваться. Патроны, как во всех нормальных местах, брать не стал, а из оружия Кат и сам ничего бы не отдал.

Хозяин требовал какие-то чеки – даже хрен их знает, что это. А потом дружинники из-за двери хлынули, как будто ждали. Да, наверное, так оно и было. Ждали.

Потом драка. Короткая, но задорная. Числом взяли, а вот Винни сдернуть успел. Еще стрельба какая-то ближе к ночи была – может, он друзей выручить пытался? Судя по всему, неудачно, досюда не дошел. И где Филя, кстати? Ее-то первой схватили и уволокли.

– Кстати, а что за Колизей ты упомянул? У этого, как его… А, у Председателя!

Садко задумчиво посмотрел на Ката, почесал небритую щеку и вздохнул:

– Это место такое, знаешь ли… Страшное место, если на Поединок туда идти. Вообще это усадьба, ну, дворец целый, если с такими избушками сравнивать. – Он хлопнул ладонью по лавке рядом с собой. – Председатель его давно себе хапнул, но не знал, как приспособить. А потом подсказали умные люди. Это ж депутат один себе строил, до войны еще, чтобы отдыхать от трудов своих тяжких. То ли Лайгу, то ли Шовров. Я в политике и тогда не силен был.

– Ты старый такой, что ли? – удивился Кат. На вид Садко было лет сорок пять. Довоенного издания, конечно, но в Черный День лет пятнадцать исполнилось. Ну, двадцать. Не больше.

– Мне, мил человек, за шестьдесят уже! – неприятно хохотнул бродяга. – Просто живу спокойно, размеренно, песни пою. Истории вот рассказываю, потому и сохранился хорошо.

– И что там в Колизее?

– Ну как что, – оскалился Садко. – Гладиаторы, как водится. Да оно тебе надо? Не повезет, сам все увидишь, а счастливый – мимо пройдешь. Судьба же, верно?

– Судьба… Кстати, а сидишь-то ты за что?

– Да понимаешь… – Садко потер поясницу, словно именно это место заныло от невинного вопроса. – Песню одну спел в харчевне. Оказалось, за нее дружинники сразу бьют. Там пара слов про князя… не очень добрые. Мне бы ситар взять и сматываться, а я с бойцами поругаться решил. Ну вот и… Недельку посижу, штрафанут на сотню чеков, да отпустят. Правда, денег почти нет, это ж занимать у людей…

Певец совершенно по-старчески закряхтел и скорчил унылую физиономию. Да, вот теперь похоже, что за шестьдесят ему. Актер… Но сохранился для своего возраста отменно, не поспорить.

Садко достал из глубины телогрейки металлический коробок зажигалки, со звоном откинул крышку и крутанул колесико. Над сжатыми пальцами затрепетал язычок пламени. Прикурить собрался, не иначе. Хотя нет – поглядел на огонек и спрятал.

– Да, а что за чеки? – спохватился Кат. Надо же хоть выяснить, что у них здесь вместо денег. Важная деталь жизни, как ни крути.

– Обычные чеки… – Садко все-таки схватил свои гусли-балалайку и взял решительный аккорд. – На бензин. Один чек по номиналу – двадцать граммов. Их Дюкер выпускает, у его купцов и обменять можно на топливо.

– Их не грабят, что ли?

– Купцов-то? Да, издалека ты, парень, я все забываю. Ты их просто не видел. И машины их не видел. Там т-а-акие машинки, мать их впереворот…

И тут же, без особого перехода от размеренной и негромкой речи, Садко дурным голосом, лишенным всякой музыкальности, заголосил, азартно лупя по струнам: