– Я вас слушаю, – в голосе Алёны проскользнули резкие нотки.

– А чё нас слушать, – хохотнул Артур. – Нам бы поразвлечься…

– Да, – Алена Первая улыбнулась, вскинув голову, – это было бы неплохо. Но, дорогой мой, ты помнишь, сколько ты нам должен?

– Сколько? – лицо Артура приняло невинное выражение.

Женщина засмеялась – дерзко, беззастенчиво, будто она разговаривала сейчас не с воином, не с наследником, а с равным себе – крестьянином или даже с рабом.

– Артурчик, Артурчик, не строй из себя дурачка! Ты отлично знаешь, сколько. Но я тебе напомню: сто семнадцать с половиной трудодней. А это, ты сам понимаешь, милый, много, даже для царского сынка. Больше никакой любви в долг.

Олег, с трудом оторвав взгляд от женских ног, посмотрел на друга. «Ха, – подумалось ему, – трактирщику Гоги за подобное обращение кто-то обещал вставить меч в зад. А тут – никакой реакции».

– Да чё ты, мать, завелась, – заулыбался Артур. – Сто семнадцать так сто семнадцать. Я ведь не с пустыми руками пришел, – и с этими словами он бросил на стол мешочек, который оказался грязно-синего цвета.

– Ого, – почти пропела Алёна Первая, игриво качнув ногой. – Ну что ж… это другое дело.

– Как раз и долг покрою, и еще останется, ага? – Артур мотнул головой, из-под ресниц его блеснули лукавые искорки.

Алёна Первая снова засмеялась, но не так громко и дерзко, как в прошлый раз:

– А ты наглец, Артур, сын Антона! Твой мешочек я оценю в сто трудодней…

– Да ты чё, мать, минимум сто пятьдесят… – Артур изобразил возмущение, но было видно, что этот всплеск эмоций показной, и он вполне доволен предложенной ценой.

– Хорошо, сто де-сять, – по слогам, подавшись вперед и обнажив часть груди, повторила Алёна Первая.

Олег, видевший голой только свою покойную жену Карину, да и то в последнее время не так уж часто, от такой откровенной демонстрации пышных форм, впал в легкий ступор.

– Ну… – развел руками Артур, – сто десять так сто десять. Чего только не сделаешь ради твоей прекрасной… э-э-э… глаз…

Алёна Первая посерьезнела, протянула руку, и Артур отдал ей мешочек.

– Вы курить будете? – спросила она.

Олег хотел было отказаться, но язык прилип к небу, и он все также беззастенчиво пялился на Алёну Первую.

– Угу, – промычал довольный Артур.

– И развлекаться тоже будете?

– Угу, – снова ответил Артур.

– На всю оставшуюся ночь?

– Угу.

– По одной на каждого?

– Тебе сколько девок? – обратился Артур к Олегу.

Олег замотал головой, прокашлялся, потом попытался что-то сказать, потом снова прокашлялся и, наконец, еле-еле выдавил из себя:

– Не-не… нисколько…

– Нисколько или несколько? – переспросил Артур, но затем посмотрел на друга, махнул рукой и проговорил:

– Ему одну, а мне две.

Алёна Первая улыбнулась, искоса взглянув на Олега и отметив оттопыренную ткань на причинном месте, откинулась на спинку кресла, поправляя прическу.

– Итак, мешочек стоит сто десять трудодней, вы собираетесь курить, как я понимаю, из него же. Значит, минус пять. Три девочки на ночь – это еще минус девять. Итого остается девяносто шесть. Ты мне, Артурчик, должен еще двадцать один трудодень, – проговорила она голосом, не терпящим возражений.

У Олега от такой дороговизны услуг глаза чуть не полезли на лоб, но Артур довольно хлопнул себя по коленям:

– Ну, договорились.

– В таком случае, я вам, мальчики, настоятельно рекомендую душ, – Алёна Первая легко поднялась и направилась к выходу. – Потом приходите в гостиную. Вас будут ждать.

– Вода у тебя там хоть теплая? – уже вдогонку бросил Артур. – А то я намылся в интернате ледяной, больше не хочу…

Ответа не последовало.

Душевая в Доме Алён была устроена уже после Великого Коллапса, и ее конструкция отличалась простотой. С южной стороны на крышу пристройки поставили внушительных размеров бак-цистерну, выкрашенную в черный цвет, и в солнечные дни вода там неплохо нагревалась. Небольшая комнатка, три на три метра, не отапливалась, так что использовалась только летом, а для омовений зимой существовала настоящая баня.