– Что водка, что пулемет, – подхватил Док, – лишь бы с ног валило.

– Ну и пограбувалы. Вернее, спробувалы – огребли мы вид охорони, погналы нас, куда Макар телят не гоняв. Втиклы до Севаста. А тут и Зубочистка прыйихав, довольный такый, злыдень. Каже, все добре, то, що треба, в нас вже е. Велив зачекаты тута, а сам пойихав.

– Куда? – напряженно спросил Пошта.

– В энтот… в Бахче-Сарай. Вот!

Пошта опешил. Какой смысл был грабить поезд, бежать в Севастополь, чтобы потом ехать в Бахче-Сарай – если Летучий Поезд и так туда ехал? Поступки Зубочистки не поддавались логическому осмыслению. И что ж такого важного было в перфокарте, что матерый бандит Зубочистка сорвал многомесячный план по внедрению в Балаклаву, пожертвовал добычей при потенциальном грабеже штольни, бросил часть отряда на верную смерть при штурме поезда, оставшихся подставил под стволы «Адмирала Лазарева» – и все ради куска картона с дырками?

Что же это за информация такая? Зачем горному бандиту Зубочистке код доступа к спутнику?!

Как он вообще узнал о ее существовании? Ведь Пошта никому не рассказывал, что слил коды на перфокарту.

Ясным было только одно: все дороги вели в Бахче-Сарай.

Жалко было расставаться с боевыми товарищами – за один бой Пошта успел привыкнуть к Зиняку, Воловику и Доку – но не сорвать же бойцов с крейсера ради опасной погони за Зубочисткой.

В конце концов, это дело для листоноши.

– Забирайте бандюков, – велел он морякам. – Пусть капитан Воронин с ними разбирается. А мы поедем в Бахче-Сарай.

– Кто это – мы? – удивился Зиняк.

– Я и Один. Такая у нас судьба, копать-колотить. Долг листоноши зовет.

Он пожал руки боевым товарищам, приторочил к седлу СВД, похлопал Одина по боку и одним прыжком вскочил в седло.

Седло качнулось, и Захар оглядел простиравшуюся перед ним степь, выходя из воспоминаний.

– Что, дружище, проголодался? – Посмотрев, как Один с аппетитом поглощает колючки с растопыренного степного куста, Захар похлопал коня по загривку и, щурясь, повернулся в сторону заходящего солнца. – Давай-давай.

Да уж, задумался. Узнал бы отец – высек бы. Непростительно. Но в этой стороне всегда все было спокойно. Захар любил эти края. Они часто с Одином отправлялись сюда. Чтобы просто побыть вместе.

– Ну, наелся? Ладно уж, я, между прочим, тоже еще не ужинал. – Захар пришпорил коня, разворачивая его в сторону казачьего стойбища. – Давай-давай, а то мамка обоим по загривку насыплет.

И они поскакали домой. Ему нравилось чувство свободы, ощущать себя независимым, свободным. Чувствовать под собой упруго работающие мышцы верного Одина, который, как и он, только и ждал, чтобы вырваться на свободу из душного, пропахшего сеном и навозом загона.

– Мама? Это я. Я вернулся! – входя в отсек, отведенный под прихожую, и стаскивая по пути обмундирование, позвал Захар. – Отец вернулся?

– Нет еще, у него совет. Ну и где ты опять пропадал, Захар? – Выглянувшая из кухни мать строго сверкнула глазами. – Опять со своим Одином дурака валяли?

– Зря ты, мам. Один хороший, мы с ним так далеко заезжаем. – Поцеловав родительницу в щеку, парень прошел к столу и довольно потер ладони. – О, картошечка!

– Руки! – строго цыкнула мать, подавая сыну тряпицу.

Тот послушно вытерся, прежде чем сесть за стол. Когда все необходимые ритуалы были наконец закончены и сын набросился на остывающую картошку, мать уселась напротив и, подперев рукой голову, принялась наблюдать, как он ест.

– Строптивый ты, – покачав головой, наконец сказала она. – И чего не сидится тебе?

– А чего, – не поднимая головы, пробурчал Захар с набитым картошкой ртом. – Мы же во! – Он потряс алюминиевой ложкой. – А потом он как побежал. Такой быстрый, представляешь? А я-то поначалу боялся. Из седла чуть не упал. А он как понимает все: бок подставил, я и удержался. Молодец. Ветер, а не конь. Ну мы за холм и двинули. Интересно же…