– Брешешь, Марина, – спокойно ответил разведчик, но на его лице отразилась почти что детская обида и непонимание.

Женщина сглотнула, справляясь с собой. «Какая же я сволочь… Врать последним близким людям, которые у меня остались. Ради их спасения и безопасности, конечно, но разве это оправдание?» – с тоской подумала она.

– Ошибаешься. Поэтому Григорий и отказался спустя пять лет что-то предпринимать. Это слишком опасно. А жить хотят все, ты верно заметил.

– Ты уверена, что будет так?

– На сто процентов. И пожалуйста, не поднимай больше эту тему и никому в бункере не давай поднимать. Когда совсем припечет, пойдем к соседям. Пока всего хватает, и все у нас хорошо.

– Договорились, – обиженно пожал плечами мужчина.

Михаил без труда поднял худенького Володю на руки и понес в медпункт.

– Миша!

Разведчик обернулся, через плечо посмотрел на боевую подругу.

– Ты не веришь мне? Я никогда не желала тебе зла. Пойми меня и не задавай вопросов, – тихо попросила заместитель начальника бункера.

Мужчина улыбнулся, но в его глазах затаилось недоверие и огорчение.

Марина захлопнула дверь и без сил рухнула на кровать.

Марина вскрикнула, закрыла ладонями плексиглас на противогазе, чтобы не видеть жуткой картины. Сотни, сотни трупов. Подвал некогда трепетно любимого учебного корпуса был усыпан телами тех, кто рвался в бункер, но не успел. Останки выглядели жутко – погода, бродячие собаки и радиация делали свое дело.

– Подниматься в здание не будем, надо к выходу. Скорее, идем! – прогудел через противогаз Миша.

Почти бегом, насколько позволяла химзащита и тяжелые сапоги, шестеро разведчиков бросились из подвала корпуса, поминутно оступаясь на кирпичных обломках, падая и поднимаясь снова.

Марина помнила, что впереди их ожидает парковка, переполненная остовами сгоревших машин. На некоторых сиденьях через растрескавшиеся от жара стекла были видны черные скалящиеся останки.

«А ведь это – самая элита наших факультетов, платные студенты, те, у которых родители могли позволить и машины, и огромные суммы за обучение. Не спасли ни деньги, ни связи. Хотя кого-то, наверное, успели спрятать в глубокие бункеры заботливые и влиятельные папы…» – с ужасом думала девушка. От ее частого дыхания стекло противогаза запотело, она двигалась почти вслепую.

Ребята пробирались вдоль стены, стараясь не шуметь, боясь нарушить последний покой умерших.

Наконец им в лица хлынул яркий свет. Миша закрыл рукой плексиглас и, дезориентированный, опустился на корточки. Марина вжалась спиной в стену, не открывая глаз.

Проморгавшись, разведчики отважились пойти дальше. От ожога сетчатки и полной слепоты ребят спасло отсутствие солнца. Над городом зависли свинцовые тучи, шел снег.

– Снег? – тихо спросил Витя, самый младший в команде. – Две месяца назад было лето, сейчас не может идти снег!

– Тихо! – шикнул Миша. – Разговоры потом.

– Это называется ядерной зимой, – негромко ответила Марина. – Я читала, что такой снег очень опасен. Он – как кислотный дождь. Миш! Не стоит ходить по поверхности.

– Что, Марина? Что тебе не нравится?

– Кислотный снег, к примеру. Не знаю, есть ли такое слово.

– У нас же «химза»!

– Никто не знает, как она себя поведет. Вдруг – растворится к чертовой матери!

Обзор в противогазе был маленький, бокового зрения – никакого. У Марины тотчас заслезились глаза, заломило виски. Щеки чесались и опухали от едкой противогазной присыпки. Тяжеленная химзащита была явно велика миниатюрной девушке, капюшон постоянно надвигался на лицо, закрывая плексиглас, снижая видимость. Больше всего Алексеевой хотелось скинуть это все.