– Это я Настасью Федоровну зарезала! Меня и казните! – С вызовом выпалила девчонка и тут же разрыдалась.

Мужчины переглянулись. Псковитинов мысленно сопоставил высокую, статную Минкину и крошечную Антонову. Глубокие раны и порезы на пальцах аракчеевской наложницы, которая пыталась схватиться за нож, и…

– Покажи руки?

Девушка безропотно протянула чистые ладошки. Миллер отрицательно помотал головой.

– Как тебе это удалось? – Псковитинов выразительно посмотрел на участников расследования, но те не стремились вмешиваться.

– Она, Настасья Федоровна, значит, легла почивать не в спальне, а в китайской зале на софе, тут я подкралась с ножом и…

– Куда била?

Девица молчала.

– Одежу давно меняла?

Прасковья с удивлением посмотрела на свой сарафан. Стряхнула несуществующую пылинку с рукава.

– Я просто в темнице уже сколько сижу, в нем хожу, в нем и спать укладываюсь, вот и помялось немного, – шмыгнув носом, сообщила она.

– Я тебя спрашиваю, когда ты его надела? Или горничные тут каждый день платья меняют?

– Каждый день не настираешься. – Прасковья снова шмыгнула носом. – Раз в неделю в банный день, чтобы на воскресной службе, стало быть, все в чистом стояли.

– А воскресенье завтра. Получается, ты в этой одеже уже неделю ходишь?

Девушка непонимающе кивнула.

– Ну, коли ничего больше сообщить не желаешь, попрошу, чтобы тебя обратно посадили.

Агафон подтолкнул к выходу ошарашенную такой скоростью дознания девицу и передал ее адъютанту.

– Устала сидеть? – предположил фон Фрикен.

– Не так долго и сидит. – Миллер посмотрел на часы. – Пора бы нам уже и за стол сесть. Я так понимаю, что нынешняя прислуга может и запамятовать на ужин пригласить, а я, признаться, проголодался.

Все поднялись. Юноша закрыл папку, и Псковитинов запер ее в свой дорожный саквояж. И, не зная, можно ли оставить в своих комнатах, забрал с собой. Пусть что хотят, думают, он при исполнении.

В предбаннике, как раз и навсегда окрестил Псковитинов проходную комнату, дежурили сразу три адъютанта, выделенных в распоряжение Псковитинова, все трое поднялись, ожидая приказаний, но Александр Иванович велел идти ужинать.

– Вчера накрывали в доме Алексея Андреевича. – Миллер нетерпеливо потирал ладони. – Здесь удобная такая зала имеется на втором этаже, от лестницы влево.

– Может, лучше пойдем в ресторан? Надоело мне вокруг покойницы-то кружиться. Там ее зарезали, сям обмывали, тут она сама возлежит. Кусок в горло не идет в этом проклятом доме, – пожаловался фон Фрикен.

– А не нанесем ли мы тем самым обиду нашему хозяину? – Александр Иванович раздумывал, как наилучшим образом поступить в сложившейся ситуации. С одной стороны, никто не мог запретить ему обследовать деревню и по дороге заглянуть в местный кабак. В интересах следствия он даже был обязан оценить обстановку, пообщаться с возможными свидетелями. Кто-то всегда что-то знает, видел, приметил… С другой, одному Богу известно, что насочиняет себе Аракчеев, узнав, что его гости отправились в ближайший ресторан, пренебрегая его гостеприимством. Тем более если он сам выйдет к столу. – Нет, ресторан как-нибудь в другой раз, а сейчас, ужинаем у Алексея Андреевича. Точка.

– Тем более что вон он сам. – Миллер показал в сторону дорожки, по которой Аракчеев уже, в застегнутом наглухо мундире со шпагой в одной руке и кнутом в другой, гнал перед собой какую-то простоволосую бабу в черном. Брань Аракчеева сотрясала окрестности, избиваемая орала или, точнее, орал, Псковитинов разглядел куцую бородку – монах! Впрочем, сходство с женщиной добавлял надсадный тонкий голос и мелкие движения, обычно свойственные неуверенным в себе людям.