Двигаясь в этой логике, Автор приходит к необходимости ввести представление о «трансфлексии» (в противоположность рефлексии).

«Смыслом классической рефлексии является узнавание тождественного в себе (самотождественность) и в ином. Трансфлексия настроена изумлением, ориентирована не на узнавание, а на „фундаментальную встречу“ (Ж. Делез) с инаковостью в себе и ином. Эта инаковость ритмично структурирована правящим экзистенциальным настроением. Она удерживает план целостности как фундаментальной проблемы, на решение которой направлена трансдисциплинарная коммуникативная деятельность ученых и философов»17.

«В основе коммуникативного сообщества лежит взаимная нужда „других“ для исполнения себя. Это его основание. Трансфлексия как обосновывающая процедура призвана удержать зону открытости друг другу и нуждаемости друг в друге (толерантности в отношении себя и другого), защитить от рефлексивных „снятий“ иного в себе и другом. Рефлексия и трансфлексия не отменяют друг друга. Они находятся в совместном такте (кон-такте), определяя (устанавливая) ситуационные пределы тому, „что я могу знать?“, в ситуации трансдисциплинарных коммуникаций, реального диалога»18.

Проанализируем сказанное.

Надо обратить внимание на то, что Автор связывает с философской позицией «рефлексию», а с софистической позицией «трансфлексию». Рефлексия и трансфлексия оказываются двумя идеально-типическими направленностями сознания. Первая направленность выражает «точку зрения Бога», вторая – нечто противоположное. Первая подразумевает монологизм, вторая – диалогизм. Первая выражает удовлетворение субъекта собой, вторая – стремление выйти за пределы себя в коммуникативное пространство, наполненное «иными» и удерживать множественность истинностных претензий.

Как и до этого, я предлагаю рассмотреть «философию/рефлексию» и «софистику/трансфлексию» не просто как идеальные типы, а как выражение определенных ответов на жизненные вызовы и выражение определенных социокультурных архитектур.

Итак, «философия» в рассуждениях Автора играет роль утверждения «точки зрения Бога». Но сразу же стоит сказать, что эта точка зрения является не абстрактной («классической») направленностью сознания. Она выражает ответ на жизненный вызов (группу жизненных вызовов), суть которых состоит в том, что они демонстрируют негативный смысл множественности точек зрения и связанных с ними индивидуальных и коллективных жизненных позиций. Можно начать с того, что жизненное пространство человеческого существования разделено на множество социальных и культурных систем, которые основаны на разных истинностных основаниях. Это не абстрактная противопоставленность, а самая что ни на есть экзистенциальная. Если представить ее как глобальный жизненный вызов, то ответ на него создаст направленность сознания, конституирующую истину по ту сторону человеческих конфликтов индивидуального и коллективного характера. Само представление о богах можно связывать с этой интенцией.

Но, с другой стороны, «точка зрения Бога» сама может становиться глобальным жизненным вызовом. Она становится таковой, если единство превращается в экзистенциальную проблему. Это классическая ситуация негативно понимаемой власти общества над человеком. Причем для такой власти «точка зрения Бога» становится идеальным идеологическим инструментом, посредством которого утверждается «закрытое» общество. Если такая власть становится жизненным вызовом, то ответом на него должно быть движение к плюрализму, к расформированию «единой истины».

Это легко увидеть на примере античности. Автор начинает свои рассуждения с цитаты из Н. Автономовой: «Когда-то в Греции, во времена Второй софистики, философия одержала победу над риторикой, доказательство – над убеждением, предметная мысль – над достижением какой-то внешней цели. В современной ситуации риторика в мировой культуре взяла реванш над философией, подчинив ее объективные устремления функциональной оправданности. А теперь, наверное, имело бы смысл вновь обратить риторику на службу философии»