Отвёртка соскользнула и оцарапала палец до крови. Петрович чертыхнулся, полизал костяшку, затем сунул ладошку в снег.

– Вот, лихоманка!.. Заржавело-то как, не открутить…

Посмотрел на палец, полизал. Сочится. Хорошо, видимо, содрал.

Достал сигарету, прикурил. Затем осторожно стряхнул горячий столбик пепла на ранку и растёр. Подождал. Кровь остановилась. Докончил возню с прибором и тронулся назад. Слава Богу, всё рядом. Сто пятьдесят шагов вверх, сто пятьдесят шагов вниз…

Вдруг почудилось: дымком потянуло. Иль почудилось? Он остановился.

Нет, точно: костерком пахнет! Странно. Никого не жду. Туристы, что ли? Дружок бы лаял… Кто-то из своих?!

Он поспешил вниз.

– Ну, наконец-то! – Славка поднялся с пенька и, раскинув руки, двинулся ему навстречу. – Жду его, жду… Хорошо хоть Дружок встретил, накормил-напоил…

Они обнялись.

– А ты чего нежданно так? Учёба же ещё идет. Или уволился?

Тот махнул рукой, вновь уселся на пенёк у костра.

– Карантин. Гриппуют все. На неделю школы закрыли. Чего, думаю, дома штаны протирать? Махну к этому бирюку, не прогонит, поди… Иль прогонишь?

Петрович подкатил к костру ещё один пенёк, сел рядом с другом, закурил.

– Вовремя ты. С дизельком поможешь, что-то барахлить начал. Да и приборы заодно посмотришь…

– Обязательно посмотрим! – Святослав подтянул к себе рюкзак, пошарил внутри рукой, достал фляжку. – Серёга где? Третьего не хватает…

– В отпуске Серый, – Петрович уже семенил к домику. – Через три дня приедет. Подожди, сейчас я…

Дружок, лежа на просохшем пригорке, мельком посмотрел ему вслед и продолжил тщательно сгрызать мясо с принесённого гостем мосла. И никакого внимания на друзей старался не обращать: пусть болтают. Лишь бы кость не отобрали.

Из дома Петрович вышел с кружками, вяленой щукой, хлебом и ссохшейся проросшей луковицей.

Чокнулись, выпили.

– Ух! – изумлённо выдохнул Петрович. – Давно я «казёнку» не потреблял!

– Брагу, небось, ставишь?.. – Славка чистил луковицу и щурился на солнце. На лице застыла улыбка блаженного.

– Подь ты!.. Из чего гнать-то? Ягоды не собираем. Да и ваших запасов, что по осени принесли, пока хватает. Редко пьём… Да и некогда. Без питья забот хватает.

– Эх, Лёшка, – вздохнул Святослав, порезал луковицу, вновь разлил по кружкам. – В город тебе перебираться надо. Чего здесь отшельником отираться?.. Совсем скоро забомжуешь… Я смотрю: бриться даже перестал. Для молодых эта работа, Лёха, а не для нас. В город тебе надо, Лёха, в город, к людям… Дела найдутся. А здесь пусть молодежь бичует…

– Угу, – буркнул тот в ответ. Обнял ладонями кружку и, сгорбившись на пеньке, смотрел куда-то в сторону, на перевал.

– Чего «угу»? – психанул вдруг Славка. – Я тебе дело говорю! Уходит жизнь, уходит! Не будет другой! Эту надо менять! Ты хоть иногда вспоминай о годочках, лапоть!

Дружок лениво поднялся, отряхнулся и потащил обглоданную до блеска кость к дровням: закапывать на будущее.

Мужики молчаливо проводили его взглядом. Потом посмотрели друг на друга.

– Вспоминаю я, Славка, вспоминаю… Бог даст – долго ещё поживём.

Алексей припал к кружке. Святослав видел, как дёрнулся у того при глотке кадык на небритой шее, как скривилось от крепкого напитка иссушенное ветром и солнцем лицо.

– На, запей, – протянул он другу бутылку с минералкой. – Приобщись к цивилизации.

– Мерси. – Петрович отхлебнул из горлышка. – А ты чего нервный такой? Ноги стёр?

– «Чего»… Живёшь здесь в одиночку. А если снова инфаркт? «Сотовый» не берёт, спутниковый тебе не дают – дорого… Дружок спасать будет?

– Чего ты о самом плохом… Нормально я себя чувствую! И таблетки на всякий случай есть. Да и некогда мне болеть!