– Вот как? Насколько мне известно, тебе всегда нравились женщины подобного типа.

– Мне нравились девушки в белом, а теперь я люблю в голубом. Сейчас меня привлекают здоровые, крепкие, грудастые бабы без комплексов, хорошо знающие, чего хотят получить от жизни в данную конкретную минуту. А Светлану Викторовну мне просто по-человечески жаль. Но при всём при том я не испытываю к ней ничего из того, чем напичканы бабьи книжонки, на которых вы помешались с недавних пор.

– Ох, Иван, не такая я дура, как ты думаешь. Видать и правда, кого господь захочет наказать, того лишает разума. Смотри, локти потом не кусай, не говори, что не предупреждали. Плохо ты нас, женщин, знаешь. Думаешь, Аннушка…

Иван Сергеевич саданул кулаком по столу.

– Оставь Аннушку в покое!

Ирина Николаевна с сожалением посмотрела на Ивана Сергеевича.

– Делайте, что хотите. Вы – взрослые люди, не мне вас учить. Единственная просьба: узаконьте, пожалуйста, свои отношения, чтобы больше никто не тыкал мне пальцем в глаза… Ты свободен.

Иван Сергеевич молча встал со стула, выразительно взглянул на Ирину Николаевну, энергично крутанул пальцем у виска.

– Ты явно перечитала любовных романов, – сказал он и вышел, смачно грохнув дверью.

«Господи, как они любят копаться в чужом нижнем белье. И было бы что. Такого слона раздуть неизвестно из чего. Что слона. Целого динозавра. И он хорош».       Иван Сергеевич поморщился, стоя в раздумье у закрытых дверей директорского кабинета.

«Оскорбил Ирину, от души желающую ему добра. Пусть она явно перестраховалась в своих подозрениях, но со своей точки зрения абсолютно права. А с «грудастыми бабами» совсем некрасиво получилось».

Иван Сергеевич не кривил душой. Он действительно не испытывал к Светлане Викторовне ничего кроме жалости и острого чувства вины перед ней, её покойным мужем и детьми-сиротами. Точно таким же виноватым, хотя у него и не было для этого никаких оснований, чувствовал он себя перед двадцатью пятью миллионами русских – явных или потенциальных беженцев, – страдающих неизвестно за кого и за что. Но если тем двадцати пяти миллионам он, к сожалению, ничем не мог помочь, то для троих из них он хоть что-то мог сделать, потому и предложил им от чистого сердца свою помощь.

«Господи, но что будет, когда Ирина узнает о его предложении Светлане Викторовне перебраться к нему в квартиру? Нехорошо так думать, но лучше б она не дождалась его и, вообще, отказалась от переезда».

Но Светлана Викторовна дождалась. И не отказалась.

– Знаете, – сказала она Ивану Сергеевичу, когда они (опять вместе!) вышли из школы, – я весь день думала о вашем предложении. И так и этак. Как ни крути, но на сегодня это единственное реальное решение создавшейся проблемы. Я просто не вправе злоупотреблять Маришкиным долготерпением. Нам действительно лучше переехать к вам. Если вы, конечно, не передумали. – Светлана Викторовна пытливо посмотрела на спутника. – Или обстоятельства переменились. Сейчас так быстро всё меняется. Не успеваешь приспосабливаться.

– Моё предложение остаётся в силе. И если вы не опасаетесь за свою репутацию, можете перебраться хоть сейчас.

– При чём здесь моя репутация?

– Боюсь, наши коллеги могут неверно истолковать ваше решение. Могут возникнуть всевозможные идиотские сплетни, задевающие вашу честь.

Светлана Викторовна вскинула голову.

– Как прикажете вас понимать?

– Как честное, чисто житейское предостережение. Что поделаешь, если у нас невозможно совершить ни одного мало-мальски бескорыстного поступка без того, чтобы тебя немедленно кто-нибудь не облил грязью.

– Похоже, сплетни уже возникли. Я могу узнать их содержание?