– Да кто они такие, эти пассажиры? Откуда взялись?

– Какие-нибудь «реконструкторы» – типа вас. Мало ли всяких чудаков, любящих подражать героям Прошлого, живёт на этом свете? И не сосчитать…. Лошадей и возок они, естественно, арендовали. Например, в Жабино, это всего лишь в трёх километрах от Шадрино. Там тоже нынче выстроено полноценное поместье – с большой конюшней, дельной псарней и, даже, с бревенчатой церквушкой, возведённой по старинным чертежам…. Правда, на шкуре безвременно усопшей кобылы имеется овальное клеймо с дурацкой надписью, мол: – «Конный заводъ графа Орлова, 1809 годъ». Шутников развелось – как оголодавших комаров в берёзовом весеннем лесу. Иосифа Сталина на них, безобразников, нет…. Наши дальнейшие действия, господин Великий Магистр?

– Мобильная связь так и не восстановилась?

– Никак нет! Полная тишина в эфире, словно бы все космические спутники единовременно вышли из строя.

– Едем к палатке профессора! – принял решение Пётр. – Вдруг, у нашего чокнутого уфолога имеются свежие новости?

Николаич газанул, микроавтобус, отчаянно и надсадно взревев, выехал на просёлок.

– Едем вниз, на первом перекрёстке уходим направо, – коротко пояснил Петька. – Дальше я покажу…

А про себя он, целенаправленно борясь с откровенной паникой, рассуждал: – «Если, всё же, произошёл обещанный Иваном Фёдоровичем пробой во Времени? Глупость, конечно же, полная и безрассудная…. Но, если предположить – только на пару-тройку минут? Просто так предположить, без всяких далеко идущих последствий…. Тогда получается, что я примерно час провёл в самом начале 1812-го года. Причём, даже успел жениться – на девушке с небесными, невероятно синими глазами…. Ладно, не стоит излишне увлекаться нездоровыми фантазиями. Не стоит, честное слово! Была обычная литературная «реконструкция», не более того. Повторяю, не более того! Овальное графское клеймо на лошадиной шкуре? Чей-то глупый и несмешной прикол, понятное дело…. Сейчас и уважаемый профессор Гафт это непременно подтвердит. По крайней мере, было бы совсем неплохо, чтобы он всё подтвердил и успокоил…

Остановив микроавтобус у кромки глубокой канавы будущего газопровода, они поднялись на пологий холм и вскоре вышли к приметной красно-бурой палатке.

На прежнем месте догорал, загадочно мерцая бордовыми и аметистовыми углями, ленивый костерок, рядом с которым и обнаружился старенький профессор, сидящий, безвольно уронив руки к земле, на толстом берёзовом чурбаке. Лохматая голова уфолога была наклонена к заснеженной земле, седая борода-клинышек покоилась на хилой груди, облачённой в старенький ватник, дужки очков торчали из ближайшего сугроба – метрах в трёх с половиной от костра. Вокруг безраздельно властвовала чуткая и тревожная тишина.

– Он живой? – забеспокоился Пётр.

– Живее не бывает, – успокоил Николаич. – Храпит, дай Бог каждому! И, это…, перегар ощущается характерный, сивушный. Алкоголик учёный, мать его! Тьфу, да и только!

Управляющий Нефёдова, присев перед сугробом, подобрал очки, старательно протёр их стёкла о собственную штанину и аккуратно водрузил оптическое приспособление на длинный нос Ивана Фёдоровича. После чего строго скомандовал:

– Рота, подъём! Тревога! Общее построение! В ружьё!

Профессор дисциплинированно вскочил на ноги, вытянулся в струнку и, испуганно глядя на неожиданных посетителей дикими со сна глазами, доложил – на удивление дельно:

– Старший лейтенант запаса Гафт! На вверенном мне важном объекте всё спокойно! Никаких негативных происшествий не наблюдалось! Готов к труду и обороне!

– Это хорошо, что готов, – ехидно улыбнулся Николаич. – Вольно, служивый! Расслабься и успокойся. Садись обратно на свой чурбачок…. Сел? Скажи-ка, старший лейтенант, не заглядывал ли к тебе на уютный огонёк – уже после рассвета – господин Нефёдов? В сопровождении юной и прекрасной спутницы, так сказать?