– Что ждет меня?

– Не знаю… Жизнь, обычная человеческая жизнь. Со смертью и разложением в конце. И вряд ли она будет праведной и счастливой, с такой-то женщиной и с таким-то грехопадением. И, конечно, туда, – Габриэль ткнул пальцем в черную сияющую бездну, распростертую над их головами, – ты больше не вернешься. Справишься? – он не хотел пугать брата, но что еще он мог ему ответить? Это Йоханану дали человечность, как послушание и благословение, а ему, никогда не приходилось быть кем-то еще, кроме как безвольным посланцем Г-да. Он не понимал, что твориться в голове у брата, и не мог понять. Всемогущий малах был бессилен перед человеческим естеством.

«Как можно променять Царство небесное на земную женщину? Разве это стоит того? Может, другой наш братец приложил руку к помешательству Йоханана?» – Габриэль отчаянно пытался найти ответы, он чувствовал, что первый из малахов готов сдаться и свернуть не туда. А что может быть страшнее?

– Человеческие страсти обходятся дорого, посмотри на себя! Не здесь твое место, – Габриэль пытался воззвать к разуму Йоханана. Где-то глубоко внутри он не верил ни в побег брата, ни в то, что реальная свобода выбора существует. Но то, что представало перед его глазами теперь, говорило об обратном.

Цепкая братская хватка ослабла, и Габриэль смог выпростать свою руку. На ней остались глубокие вмятины от ногтей и сине-багровые кровоподтеки. Как хорошо, что все это ненадолго. Нет, завидовать земной жизни не стоит. Лучше подсматривать за ней в замочную скважину и иногда спускаться, чтобы подышать и почувствовать. Этого более, чем достаточно.

– Ты что-то решил?

– У меня еще есть время подумать, – брат снова отвернулся от Габриэля, но что-то в его облике ожившего отчаяния изменилось. Что-то едва уловимое и совсем человеческое…

***

Меня бросало то в жар, то в холод. Я то просыпался, то вновь проваливался в тупую бездну болезненного сна. Это был калейдоскоп пробуждений – россыпь фрагментов, которые никак не хотели собираться в единый паззл.

Блеск длинных медных сережек, колкое касание грубого бинта, кислый вкус питья, которое мне давали на губке, будто Христу…

Не знаю сколько прошло времени, но постепенно пробуждения становились длиннее, боль тише. Осторожно, поскрипывая, включался в работу мозг.

Я был жив и нездоров. Ощупать себя я не мог – кисти рук кто-то тщательно забинтовал, приходилось опираться на ощущения. Конечности шевелились, голова тоже, я мог поворачиваться с боку на бок – значит, обошлось без переломов. Без серьезных переломов.

Я подхватил какую-то инфекцию? Когда и где? Зачем тогда бинты? Лицо, кажется, тоже было перевязано…

Ответы находились постепенно. Что-то вспоминалось, о чем-то я только догадывался. Мозг очень неохотно делился информацией. Он работал, как полетевший жесткий диск – из него можно было что-то выковырять, но только с программой восстановления. И я восстанавливал битые байты, один за другим, как мог и как умел.

Я лежал в пещере. То ли вырубленной в скале, то ли естественной. Но довольно глубокой и просторной. Здесь всегда было прохладно и влажно. И темно. Свет снаружи проникал только иногда, когда ветер или неаккуратность входившего создавали щель между двумя коврами, занавешивавшими вход.

Перед коврами смолили, отбрасывая страшные тени, масляные лампы. Слабое, мягкое сияние давала и лампадка, стоявшая в дальнем углу. Там было что-то вроде домашнего алтаря или михраба.

Овечий запах мечети, так поразивший меня, шел от ковров. Дорогих, натуральных ковров. Они не только заменяли дверь, но и лежали на полу, висели на стенах, вместо обоев, и даже застилали потолок.