Он наклонялся над цветком и говорил, – «Прекрасный цветок». Цветок рос из земли, человек стоял рядом с ним и любовался им. Он ходил вокруг него, попеременно рассматривая с разных сторон.

Он видел орла парящего в высоте и говорил: – «Вот парит гордый орёл, мои стрелы не достанут его. Я хотел бы, чтобы мой сын был таким же гордым и независимым как он. Я назову его Мудрый Орёл». Орёл парил высоко в небе, не обращая внимания на человека. А внизу, подняв голову, стоял человек.

Первобытный человек-философ оглядывался вокруг себя, стараясь охватить одним взглядом всё, – и горы, и лес и море, и прекрасные цветы, и летающих птиц. Он хотел рассмотреть цвет каждого лепестка и листочка, почувствовать каждый бугорок и шероховатость почвы. Ощутить каждый аромат и все его составляющие. Услышать беззвучно скользящих в глубине моря рыб и почувствовать притяжение каждой звезды. У него кружилась голова, и перехватывало дух от всей этой непостижимо громадной картины. Он говорил, – «Это Мир, в котором Я живу».

Но в картине мира, которая включала в себя всё на свете, кое-чего не хватало. Человек рассматривал Мир так же, как любую вещь в мире: с позиции стороннего наблюдателя.

Свою позицию он не замечал. Но вскоре человек-философ стал обнаруживать парадоксы в рассуждениях. Тогда он принялся дополнять свою картину мира, достраивать, модифицировать, подлатывать и маскировать тупики, в которые вели парадоксы.

Он не мог на самом деле включить в модель мира самого себя. Ведь нельзя быть одновременно наблюдателем и наблюдаемым. Может быть, попробовать попеременно?

Человек-философ выделяет понятия времени и движения как всеобщие понятия, как философские категории. Эти категории являлись частями картины мира, и противопоставлялись остальным частям схемы мироустройства.

Категории характерны для метафизического мышления, которое в связи с этим можно называть категориальным мышлением. Они не устраняют парадокс, так как устранить его невозможно без отказа от всей метафизической схемы, без принципиального отказа от метафизического мировоззрения.

Затем у человека-философа появлялись представления о некоем всемирном разуме или ещё какое-то дополнительное категориальное понятие. Он не замечал, что всемирный разум – это тень его собственного разума, которая падает на придуманную им метафизическую схему. Тень его разума, который изначально логически был неявно исключён из его картины мира.

Этот феномен назовём исключение наблюдателя, или ненаблюдаемость наблюдателя.

Каждый философ или мыслитель пытался создать единую, универсальную, целостную и непротиворечивую модель мира, упростить и сделать её более идеальной, совершенной и истинной. Но суммарный результат деятельности всех философов Земли за всю историческую эпоху существования человечества имеет абсолютно противоположную результирующую тенденцию. Чем больше мыслителей, тем больше всевозможных схем, тем пестрее суммарно-историческая картина мира. И с каждой новой попыткой она становится всё менее единой и универсальной.

Эта общая тенденция не устраняется никаким величайшим умом и никакими методами: ни попытками увязать новые идеи со всеми историческими предшественниками, ни догматическими запретами, ни насилием и войной с инакомыслием.

Реально же лидирующее философское или идеологическое учение становится монопольным кластером, пытающимся заглотить весь мир. Этот процесс – драма. Вспомним космического миссионера Станислава Лема, разрабатывавшего план уничтожения половины метагалактики ради торжества идеи любви к ближнему.

Этот исторический феномен –