Самодовольство и уверенность в своей правоте расплылись по его лицу. Офицеры молчали, а он вдохновенно продолжал:

Чего вам только не хватает? Вы получаете пенсию от государства, которому никогда не служили и к которому испытываете откровенную неприязнь, даже вражду: создаёте всяческие офицерские и прочие союзы и общественные движения, издаёте свои газеты и журналы, будоражите народ! Правы Хакамада и Новодворская: старики тормозят прогресс российского общества, мешают проведению реформ! То есть,…– он хотел продолжить свою мысль, но в последний момент раздумал – она показалась даже ему уж слишком откровенной и бесчеловечной.

Алексей Петрович и Олег Михайлович, не ожидая услышать ничего подобного, застыли в оцепенении. Встретить такой цинизм и открытое презрение к заслугам отцов и дедов, к своей Родине не часто случается даже в наше реформенное бездуховное и безнравственное время. Первым, придя в себя от шока, вскочил со скамьи Алексей Петрович. Он поднял свой сухонький кулачок и закричал:

– Каков мерзавец!? Да слышали бы тебя те русские парни, которые, получается, ради того, чтобы жировали ты и тебе подобные, сложили свои головы на полях войны! Каждый из них тут же задавил бы тебя своими руками, как паршивую гадину! Если действительно существует потусторонний мир, они проклинают вас – нуворишей, новую буржуазию, последними словами. Мне не раз приходилось убивать врагов. Клянусь, я бы и сейчас с удовольствием всадил пулю в твой бараний лоб! И рука бы не дрогнула! И как только таких ублюдков рождает русская земля?! – Его трясло от негодования.

Бизнесмен только попытался открыть рот, чтобы ответить, как поднялся и пошёл на него с тяжёлым зимним сапогом в руке громадный Олег Михайлович.

– Убирайся, пока я тебя не прибил! Таких выродков, действительно, можно лечить только пулей! Попомни, сволочь, ты когда-нибудь обязательно получишь по заслугам. Либо те, кого ты ограбил, либо твои же приятели тебя шлёпнут! Другого конца тебе не видать!

– Не пугайте! У меня на входе в машине охрана. Вот сейчас прикажу, и они мигом сделают из вас обоих отбивные!

– Я на фронте поборол страх, а уж перед твоими лакеями не склонюсь! Кроме того, у меня три сына и шесть внуков, да и других родственников хватает! – задыхаясь от гнева, выкрикнул Алексей Петрович. – И все они будут мстить за меня. Я так их воспитал, учти это! Убирайся по добру – по здорову или сейчас позову на помощь купающихся в бассейне. Среди них пока ещё хватает офицеров! Пусть полюбуются на хамство молодого буржуя. Заодно получат хороший урок те, кто ещё не до конца понял вашего брата.

Коммерсант, что-то бормоча и ругаясь, поспешно оделся и почти бегом направился к выходу, а Олег Михайлович кричал ему вслед:

– Придётся вам все же подождать с построением вашего буржуазного рая в России, пока не вымрем мы, наши дети и внуки! Они воспитаны нами в духе ненависти ко всякой несправедливости и её порождению, то есть к вам – ворам! Покоя мы вам не дадим, готовьте запасные аэродромы в Америке и Израиле. А из России будьте готовы уносить ноги в любое время! Терпение русского народа не вечно!

Бизнесмен, хлопнув в бессильной ярости дверью, вылетел из раздевалки. Пожилых заслуженных офицеров лихорадило. Они ещё долго молча, отдыхали от перепалки и никак не могли придти в себя. А завтра был День примирения и согласия – седьмое ноября.

Тяжёлая, обитая железом, дверь со скрежетом отворилась. Сильный толчок сопровождающего надзирателя в спину и он оказался в камере. Дверь с таким же скрежетом закрылась, громыхнул засов, лязгнули на связке ключи, щёлкнул замок, еле слышно простучали по коридору каблуки сапог удаляющегося тюремщика, и всё стихло. Он огляделся. Камера похожая на все те, что он не раз видел по телевидению и, по которым сам полгода скитался, пока шло следствие и суд. Десяток железных двухэтажных коек, покрытых когда-то синими жёсткими, вытертыми многими поколениями постояльцев, одеялами; тощие ватные подушки в серых, застиранных наволочках; голые оштукатуренные стены; тусклая лампочка, как и обитатели этого помещения, заключённая в густую проволочную клетку; маленькое пыльное оконце с добротной металлической решёткой под самым потолком; жёлтое открытое очко параши и чугунная раковина в углу. Почему-то сейчас он здесь один. Выбрал койку подальше от грязного, периодически журчащего спускаемой водой туалета и сел.