Только одной из привлеченных пар, антропологу и ее партнеру, удалось прозаниматься сексом достаточно долго, чтобы сканер сделал точные снимки. «Причина могла заключаться в том, что они были единственными участниками, действительно заинтересованными в исследовании с самого начала… и, как уличные акробаты-любители, они привыкли выступать, не обращая внимания на стресс», – говорилось в отчете.

Когда я увидел Ханну после вторых родов, она катила двойную коляску. Я спросил, как она справляется с двумя детьми (ее дочери на тот момент было всего 14 месяцев), и она вздохнула.

– Справляемся потихоньку, – ответила она. – Генри хороший. Когда мы вместе, у нас все получается.

Ее вторая дочь была более беспокойной; из-за бессонных ночей они с Генри оба были измождены. Тем не менее они не утратили способности смеяться. Ханна охотно показала мне место, где был расположен ее противозачаточный имплант. Он находился под кожей на внутренней поверхности руки. Размером он был со спичку, но при этом гладкий и эластичный.

– Не знаю, зачем мне вообще беспокоиться о контрацепции, – сказала она и грубовато рассмеялась. – Секс – это последнее, о чем мы думаем.

Когда ее младшей дочери было около четырех месяцев, я пришел на работу и увидел на своем столе записку: «Позвоните Ханне Молье. Это срочно».

– Вы не поверите, доктор Фрэнсис, – сказала она мне по телефону. – Я снова беременна.

– И что вы об этом…

– Я не могу пройти через все это снова. Просто не могу. Не думаю, что мое тело с этим справится.

В трубке стало тихо на несколько секунд.

– Я с отвращением думаю об аборте, но мне придется пойти на это. В последний раз я практически не могла ходить, не спала, мочилась под себя. Думаю, мне нужен аборт. Вам не кажется, что он необходим мне по медицинским показаниям?

Срок беременности был очень маленьким, зачатие произошло всего несколько дней назад. Я позвонил в отделение акушерства и гинекологии и описал ситуацию: двое маленьких детей, сильнейшая боль в спине, усугубляемая беременностью, неэффективность контрацептивов. Клиники, в которых проводят аборты, обычно связываются с клиникой, где было выписано направление, а не с пациенткой по ее домашнему адресу, так что на следующий день я позвонил Ханне, чтобы сказать, куда и в какое время ей нужно прийти на ранний медикаментозный аборт. Она встретилась с консультантом, который объяснил, что ей дадут таблетку, блокирующую выработку гормонов беременности, а спустя день ей нужно будет вставить пессарий, чтобы стимулировать отслоение эндометрия.

На следующей неделе мы снова поговорили по телефону.

– Вы не поверите, но я до сих пор беременна. Аборт не сработал. Мне сказали, что такое бывает один раз из тысячи.

Она снова встретилась с консультантом, снова приняла таблетку, снова вставила пессарий, и снова это не помогло.

– По моим подсчетам, теперь мой случай – один на миллион, – сказала она.

Мне было интересно, в чем дело: пессарий был некачественный или просто Ханна не смогла правильно его применить в домашних условиях.

Я встретился с Ханной неделю спустя, когда она пришла в клинику, чтобы извлечь из руки противозачаточный имплант. Ей предложили хирургическое прерывание беременности, но она отказалась.

– Я решила оставить ребенка, – сказала она, катая двойную коляску вперед и назад. – Почему таблетки не помогли?

– Понятия не имею, – сказал я, качая головой. – Думаю, вы правы: вы действительно одна на миллион.

– Если этот ребенок так сильно хочет остаться, возможно, мне следует позволить ему это сделать.