«Какой же эпохи этот Леонардо, – силился вспомнить комиссар, напрягая память. – Зарождения или Возрождения? И зачем боевой товарищ, учитель и большевик, принес сюда эту картину? А может, она вдохновляла людей на боевые подвиги, – неожиданно подумал он, – а мы вот здесь ничего о ней не знаем… И я что-то слышал про Давинчи… А что, если этот самый Давинчи жил в эпоху Зарождения мировой революции и изобразил здесь завтрашний день, свободную женщину из светлого будущего? Вишь, какая она пышная и улыбается. А люди сидят и ничего не знают. А вот Ленин ясно сказал, что искусство принадлежит народу. И наш долг – долг коммунистов и бойцов – донести его до людей. И вот вместо того, чтобы нести, мы стоим и думаем…»
Затянувшееся раздумье комиссара сказалось и на сидящих. Они всматривались в изображение и о чем-то тихонько перешептывались.
Комиссар решительно повернулся к женщинам, зажал в кулак ушанку со следами пыли, расставил пошире ноги, как бы боясь за свою устойчивость, и начал:
– Товарищи женщины! В стране война, тысячи детей умирают от голода и тифа, гибнут ваши мужья. Но великое дело, начатое Лениным, нельзя задушить голодом, загубить тифом, похоронить под осколками снарядов. И мы выполним волю нашего великого вождя. Мы будем учиться. Враги вырвали из наших рядов учителя, но не вырвать им из нашей плоти стремление к учебе. И мы продолжим занятия.
Голос комиссара креп.
– Сегодня я вам расскажу об искусстве эпохи Зарождения мировой революции, о художнике, который показал на вот этой картине, – комиссар ткнул ушанкой в покосившуюся раму и замолчал. Бережно ее поправил, собрался с духом и продолжил, постепенно набирая силу голоса: – показал на вот этой картине свободную женщину будущего, гибель эксплуататоров и торжество великих идей коммунизма…
Сидящие доверчиво всматривались то в лицо «свободной женщины», то в лицо комиссара и слушали.
Урок продолжался.
Васина любовь
Начинающий поэт Вася Булочкин штудировал «Канцоньере» Петрарки. Перелистнув последнюю страницу, он почесал за ухом и глубокомысленно изрек:
– Да, чтобы стать великим поэтом, нужно встретить свою Лауру.
И действительно, если бы не прекрасная Дельмас, разве сокровищница поэзии пополнилась бы циклом «Кармен» Блока, не говоря уже о «Книге песен» Петрарки? Абеляр и Элоиза, Данте и Беатриче, Дидро и Софи Волан, Тургенев и Виардо, Лермонтов и Иванова… Да мало ли кого можно отыскать, порывшись в памяти и архивах! Так или иначе – Вася Булочкин решил искать свою Лауру.
Нельзя сказать, что у него не было девчат, были, конечно. Но знакомые представительницы прекрасного пола не подходили на эту роль: слишком они были обыденными для Васи – интеллигента, интеллектуала, красавца и поэта. И вдруг…
Ох уж это «вдруг». Сколько оно родило трескучих романов, разрушило судеб, пустило по миру влюбленных сердец!
Но вернемся к Васе. И вдруг, придя на работу, Булочкин ахнул. Юное пухленькое создание стояло возле крана с питьевой водой и поглощало влагу. Огненные волосы, набегающие легкой волной на плечи, затуманили Васин взгляд. То была Она.
Деревянной походкой он подошел к своей королеве и, вложив в голос всю поэзию души, воскликнул:
– Здравствуйте, моя Лаура!
Та, слегка повернув голову, стрельнула тигриными глазищами в его сторону, попробовала что-то ответить, поперхнулась, не то от Васиных слов, не то от неожиданности, смутилась и убежала.
Вася млел от счастья.
– Наконец-то… Надо срочно запечатлеть этот миг, этот миг… – повторял он, лихорадочно отыскивая предметы для письма.
Карандаш и бумага, к счастью, оказались под рукой, и Булочкин начал сонет «На встречу»: