Но вернёмся к нашим героям. Все уселись на импровизированной лавке с со сборниками баек и фантазий, они же «учебники истории», в руках. Перед ними стояла задача выучить один параграф за одну перемену – бартер, в общем-то, справедливый.

– Да-с, жили раньше люди… На колчаковских фронтах воевали, а может быть даже были ранены. Да, погибали, но за что? За идею. Вот кто-нибудь из вас может погибнуть за идею? – мечтательно проговорил Семён, уперев взгляд в потолок.

– А ты бы смог? – перебил его Витя.

– Куда уж мне, я букашка по сравнению с этими великанами, – ответил зачинщик разговора.

– Фанатиками они были и воевали за то, что заведомо неосуществимо. Утопия, одним словом, – ввернул красное словцо Игорь.

– Слышали ли вы, месье Игорь, что-нибудь про первобытный коммунизм, при котором человечество прожило большую часть своей истории?

– Сказки это всё, разве ты считаешь, что неандертальцы читали Маркса и знали что-то про классы? Они и ходили, наверное, с трудом, – съехидничал Фалафель.

– При коммунизме нет классов, к тому же я не мерил бы остальных по самому себе, особенно тех, кто жил несколько десятков тысяч лет назад, – перешёл на серьёзный тон знаток классовой теории.

– О как, нет классов, то есть и школ у них тоже не будет? – включился в полемику Влад.

– Месье Шариков, получение образования – всего лишь право, никак не обязанность. Вы можете, не дожидаясь коммунизма, уже сейчас никуда не ходить, а лежать сутками на диване, смотреть в потолок и онанировать, отвлекаясь лишь на приём пищи и вывод оной из организма.

– Да не, меня мать сожрёт с говном за такое или вообще выгонит, и где я тогда буду лежать и онанировать? – с улыбкой ударился в софистику Собакин.

– Работать идите, – предложил Надеждинский.

– Да кому он такой нужен без образования? Вон он какую себе мозоль отъел, кто ж его возьмёт с мозолью? – снова ввернул фразу Игорь, постукивая обладателя «мозоли» по животу.

– Поэтому мы здесь сегодня собрались, – поставил точку в споре Семён. В ту же секунду прозвенел звонок.

– Хорош базарить, идти пора, – сказал Витя, и все не спеша двинулись к кабинету.

Маргариту Леопольдовну Свечникову все знали как женщину среднего возраста, однако сохранившую для своих лет довольно свежий вид, вид недавно открытой второй молодости. Её лицо украшали очки с прямоугольными линзами, которые придавали ей лёгкую ноту импозантности, а чёрные волосы без седых вкраплений визуально скидывали лет пять. Фигурой для своих лет Маргарита Леопольдовна также была весьма бодра. Сохранившаяся талия, вздымающийся бюст, видимый даже сквозь блузу, мясистые икры в комплекте с длинными ногами вполне могли привлечь какого-нибудь отставного офицера. И только подойдя ближе к этому экспонату отживающей эпохи, замечалось изрытое морщинами лицо и потухший блеск в глазах. В целом, неплохой экземпляр, доживший до наших дней в целости и сохранности, покрывшийся тонким слоем патины, она могла стать объектом обожания пубертатной публики, но жизнь распорядилась несколько иначе. Маргариту Леопольдовну не любили. Кто-то даже ненавидел. Причина крылась в строгом характере, который появляется у всякого, кто отработал в системе пенитенциарных учреждений среднего образования хотя бы лет десять. За глаза её называли «историчкой», реже «истеричкой», ещё реже просто по отчеству.

Урок у неё обычно начинался с фразы: «здравствуйте, дорогие учащиеся», произносимой строгим холодно-отстранённым тоном завуча. Однако то была лишь прелюдия. После леденящего спину приветствия, как правило, начиналась «сводка с фронта», как однажды выразился Семён. Суть «сводки» заключалась в пересказе новостей из телевизора с собственными комментариями, а затем непосредственно из школьных будней. Эта «пятиминутка ненависти» делалась с тонким расчётом усыпить внимание жертвы. Когда Маргарита Леопольдовна видела, что кто-то начал позёвывать, она резко обрывала пустую говорильню фразой: «теперь давайте проверим домашнее задание». Тут же все присутствующие оживлялись, принимаясь судорожно оттирать слюни с пожелтевших страниц и листать учебник в поисках заданного параграфа. Конечно, это была лишь бессмысленная агония – выдержав мхатовскую паузу, называлась фамилия жертвы. По такому сценарию протекал каждый урок из года в год. Не стал исключением и этот.