Березин был свидетелем инцидента. Трое грабителей напали на снабженцев, везущих на санках хлеб. Все произошло у крыльца магазина. Одного снабженца застрелили, второй прикинулся мертвым. А когда те кинулись к саням, он открыл огонь из пистолета. Одного прикончил сразу, двух других ранил. Потом поднялся и с наслаждением их достреливал. Налетчики просили их не убивать, ссылались на то, что не ели несколько дней, бес, мол, попутал. Но мольбы не помогли. Собрались люди, все видели, никто не возразил – хотя грабителям было от силы лет по семнадцать.

Прибежал патруль, выяснили, что к чему. Последнее дело – отнимать еду у беззащитных стариков и детей. Поговаривали злые языки, что в Смольном руководство города жирует, ни в чем себе не отказывает – и барашков им привозят специальные команды, и любые фрукты с овощами. Березин в это не верил – на то и злые языки, чтобы множить вранье…

Он стоял у старых семейных фотографий, развешанных на стене. Все потускневшее, старое, но мама такая молодая и отец еще – парень хоть куда… Олег отыскал тряпку, стал стирать со снимков пыль. Прошел в ванную, безуспешно пытался открыть воду. Вода в колонке, а колонка на соседней улице, и там очередь… Не все удовольствия сразу.

Березин был в курсе засекреченной информации, знал, сколько жизней стоила блокада и ее последующее снятие. Порой преследовала мысль, что истинные цифры советским гражданам никогда так и не объявят. Возможно, это и правильно – цифры ужасали, в них невозможно было поверить…

Он посмотрел на часы. Как-то странно выходило, прибыл с запасом. В квартире было пусто и холодно, витали призраки прошлого. Стоило нанести визит соседке.

Дверь квартиры напротив отворила женщина лет сорока – худощавая, с короткой прической и челкой, закрывающей половину лба. Несмотря на возраст и щуплое телосложение, она была миловидной. Соседка куталась в шерстяной платок, смотрела настороженно, с затаенным страхом. Так уж здесь сложилось, что мужчинам в форме граждане не всегда рады. Женщина поежилась, запахнула плотнее шаль.

– Я вас слушаю… Здравствуйте… – У нее был сухой, немного сиплый голос.

– Здравствуйте, – сказал Березин. – Мне бы Клавдию Викторовну. Я ваш сосед из квартиры напротив, сын Валентины Петровны, Олег Березин…

– О, простите, а я подумала… – Она смутилась, румянец покрыл впалые щеки. – Проходите, пожалуйста, я ее племянница Маргарита…

Он шагнул через порог, держа в руках небольшой сверток. В двухкомнатной квартире было прибрано, на вешалке висело одинокое пальто. Дверь в комнату была приоткрыта. Он заметил, что мебели почти нет (как и у большинства выживших ленинградцев), только самое необходимое – кровать, тумбочка, уже ненужная сейчас, в мае, буржуйка. В гостиной висели полки с книгами – их туда поставили явно недавно.

– Проходите, пожалуйста, – пригласила женщина. – Не знаю даже, куда… наверное, на кухню.

– Мне бы Клавдию Викторовну, – повторил он. – Моя мама скончалась зимой 1942-го, Клавдия Викторовна до последнего дня ее поддерживала, заботилась о ней. Я знаю, что они дружили, помогали друг другу. Хотелось бы просто ее увидеть. Я не был здесь больше двух лет…

– Тетя Клава умерла, – потупилась Маргарита.

– Простите, – помрачнел Олег, – я не знал. Правда, не знал. Как это случилось? Она ведь была такая крепкая…

– И даже рассказывала про вас… – женщина подняла на него любопытный взгляд, – как вы приезжали в краткосрочный отпуск, а мама ваша умерла за несколько дней до этого, и вы об этом не знали и даже не съездили на ее могилу, потому что в этих могилах – тысячи…

– Я ездил в Пискарево, – поправил ее Березин. – Но вы правы, там невозможно никого найти. Сведения о погребении отсутствовали. Не всех зарывали в землю. Многие тела сжигали в печах, прах ссыпали в канавы… В тот приезд мы полночи разговаривали с Клавдией Викторовной, пили чай… Не помню, чтобы она рассказывала про свою племянницу…