Предлагаемый подход позволяет не зайти в тупик окончательных рассуждений, претендующих на истину знания о любви, и раскрыть невыразимое, столь же близкое, сколь и неуловимое, выходящее за рамки слов, которыми как крепостными стенами окружен любовный опыт. Редчайший способ похода поперек мейнстрима, нарушающий границы аккомодации (Piaget, 1967), предоставляет именно психоанализ в опыте разрыва с тем, что организует контроль, открывая дорогу желанию. Выстраивая отношения в переносе субъект научается отстраивать их во всех других областях социального опыта. Успех начинается тогда, когда контроль движения шарниров социума или сумма достижений более не требуются для того, чтобы чувствовать себя уверенно по отношению к своему желанию. При каждой новой попытке послать запрос в бессознательное субъект сталкивается с тиранией внутренней необходимости, с разными результатами своих экспериментальных попыток, с грозным несоответствием знания опыту переживания, но только оплодотворяя опыт своим мышлением он может достигнуть сингулярности. Там, где субъект выигрывает в истине, он проигрывает в способности креативной пересборки доступа к бытию как реальности становления на другой сцене. В этом пункте концептуализация входит в резонанс креативным актом. Метафора становится точкой пристежки в бесконечном метонимическом скольжении, получающим резонанс в бессознательном.

Поэзия неотделима от любовного переживания, поскольку является результатом неудовлетворенности структурной организацией сообщества и здесь субъект становится заинтересованным наблюдателем по отношению к разворачивающемуся внутри него переживанию! Поэзия сбивает с ног рациональное мышление, и именно любовь превращает в поэта с первого момента переживания, имея сходный темп психических процессов, где поэзия становится пищей любовного переживания за пределами повседневного языкового опыта. Несомненно, это как минимум предвестник психоанализа и зависть других в этом случае является ценным трофеем, имеющим цель повысить уровень самообладания в ситуации триумфа по отношению к потенциальным соперникам. В конечном счете любящий хочет заполучить не только близость с любимым, но и его образ жизни, сознавая перспективы неудовлетворенности, доходящей до состояния апатичного фанатизма своего желания. Страсть подрывает самоконтроль, вызывает расстройство всех чувств, – что отражает символический переход в женскую позицию на уровне поэтического потенциала речи (женщина делает то, что не позволено мужчине), хотя в действительности здесь открывается доступ к настоящей мужественности: великодушию, сентиментальной щедрости, решимости и самообладанию. Любовь – форма кросс-культурной инициации на пути поиска приключений (tanti), связанная риском для жизни, с преодолением опасностей, присвоением желания другого, желанием терять свое достоинство или исключительное право на обладание объектом. Интенсивность зависит от романтической вовлеченности, противостоящей рационалистическому требованию воспроизводства со стороны сообщества и являющейся самоподкрепляющей культурной практикой. Место для романтической любви в языке науки находится с трудом, т. к. в ней исчезает всякое отчуждение. Любят за недостатки, следуя традиции свободного дара, что подчеркивает креативный подход любящего к созданию совершенства образа любимого, отодвигая сексуальность на второй план: обращение к поэзии вызывает те же чувства, что и действенное присутствие любимого объекта – это присутствие не имеет реальных прецедентов на практике, восходя к единственному источнику. Любовь – изобретение, нуждающееся в защите и отказе от наслаждения, движущегося тропами Другого! Признанное отсутствие универсального понимания любовного переживания как события речи поддерживается преемственными связями, сосуществующими в образах произведений из самых разных контекстов. При столкновении с объектом любви всегда идет речь о дихотомии романтической дезориентации и узнавания, о противопоставлении противоречивых сил: импульсивности и артистизма, спонтанности и продуманного мастерства. Новое открытие любовного опыта влечет за собой неопределенные нарушения контура Я – близости, ведущей к отчуждению. Любовный опыт требует репрезентации в речи и одновременного отказа от нее, производимой из страха отнесенности спонтанно переполняющих чувств. При помощи оригинального использования стандартных моделей языка (тропов, в данном случае) субъекту крайне трудно изъяснить, не похожий ни на какой-либо, другой опыт своего частного переживания, содержащий очевидные внутренние противоречия и не соответствующий внешним проявлениям. Поэтический потенциал любовного переживания предстает как форма самораскрытия на высшем уровне парадоксальности, которая, тем не менее, сопротивляется внешней экспрессии. Со времен