Достаточно задуматься, писал Ле Гофф об этимологии слова «символ», чтобы понять, какое большое место занимала символическая интерпретация мира во всем его ментальном оснащении людей прошлого. «У греков “цимболон” означало знак благодарности, представлявший собой две половинки предмета, разделенного между двумя людьми. Итак, символ – это знак договора. Он был намеком на утраченное единство; он напоминал и взывал к высшей и скрытой реальности»[26]. Поэтому в средневековой мысли каждый материальный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соответствовавшего в сфере более высокого и, таким образом, становившегося его символом. Надо только помнить о символическом значении каждого предмета и каждого слова. «Символизм был универсален, мыслить означало вечно открывать скрытые значения, непрерывно “священнодействовать”. Ибо скрытый мир был священ, а мышление символами было лишь разработкой и прояснением учеными людьми мышления магическими образами, присущего ментальности людей непросвещенных. И можно, наверное, сказать, что приворотные зелья, амулеты, магические заклинания, столь широко распространенные и так хорошо продававшиеся, были не более чем грубым проявлением все тех же верований и обычаев. А мощи, таинства и молитвы были для массы их разрешенными эквивалентами. И там, и тут речь шла о поиске ключей от дверей в скрытый мир, мир истинный и вечный, мир, который был спасением»[27].

Каждое прочувствованное единство культуры покоится на общем языке ее символики. Символом является и сам человек как отдельное лицо и как часть мировой картины природы. Во всякий момент бодрствующей жизни человеческая душа строит из хаоса чувственного космос символически оформленных объектов или феноменов.

Все вышесказанное относится к памяти вообще, к способности человека вспоминать и держаться вспомненного, помнить о другом мире, другой жизни, которые забыты или прячутся от нас в нашем повседневном существовании.

Второй образ памяти – это виртуальная память, которую можно выразить актуально, в конкретных воспоминаниях, она зависит от моих усилий и помимо них не существует, существует только через меня, через мои мысли, воображение, через мои мечты и надежды. Я не распоряжаюсь своими воспоминаниями, но мои усилия превращают их виртуальность в актуальность. Чтобы что-то вспомнить, надо это «выдумать», т. е. превратить в мысль, в образ, в ощущение. Только превращенное позволяет вырвать кусок из прошлого вообще, из безличной памяти и превратить в яркое переживание. Мои воспоминания искусственно сконструированы, срежиссированы и сконцентрированы во мне[28].

Вспомнить можно только то, что забыто. Все дни и годы неотличимы друг от друга, если в них ничего не случилось. Какой смысл запоминать что-нибудь случившееся со мной в таком-то году или в другом, например, в таком-то году я купил машину, в другом болел, а в третьем порвал новые штаны, перелезая через забор. Это не запоминается и не забывается.

Запомнившееся – это пережитое, память – совокупность таких переживаний, когда наше сознание воссоздает полный смысл случившегося, делает их яркими, объемными, расцвеченными, живыми, наполняющими нас чистой радостью или глубокой печалью, – т. е. память в точном смысле этого слова. Память – это не объективные картинки прошлого, как бы сделанные когда-то беспристрастным фотоаппаратом и вдруг всплывающие в нас, память – это всегда интерпретация. В разные годы и в разных состояниях духа я вспоминаю одни и те же факты, лица, слова по-разному. Они каждый раз обогащаются моим воспоминанием, я вспоминаю больше деталей, нюансов, оттенков. Я вспоминаю то, что раньше не мог увидеть в силу неразвитости моей чувственности, воображения. Это как воспоминания о прочитанном романе «Война и мир». Я его читал три раза: в девятом классе, в тридцать лет и в пятьдесят. И каждый раз вспоминаются три разных романа.