Я стал ходить на занятия по боевому искусству. Чем не повод рассказать об этом знакомым? Ведь это поднимает меня в глазах как мужчин, так и женщин. Первые будут знать, что со мной лучше не связываться, а вторые – что, наоборот, быть рядом со мной – значит быть в безопасности. К тому же на фоне рутины повседневности эта новость – действительно новость, то есть сообщая ее, я делюсь новой информацией, обогащаю окружающих знаниями. На текущий момент я был на занятиях по боевому искусству всего два раза. Стало быть, мне пока что ведома лишь внешняя сторона этого мастерства. А она – внешняя сторона – буквально просится быть выраженной в словах и транслированной вовне. С точки зрения владения искусством, которым мне вздумалось заняться, я – новичок. Другими словами, дистанция между этим искусством и мною пока что существенна. Оно для меня – некий внеположный объект, и как субъект я обязан его описывать, делать о нем сообщения для таких же, как я, субъектов.

Я познакомился с женщиной и сходил с ней в кафе. В тот же вечер я сообщил об этом своим приятелям. А назавтра еще и коллегам, а также родственникам. Почему я так поступил? Все просто. Потому что я знаю об этой женщине ничтожно мало. Иными словами, потому что она для меня – часть внешнего мира. Пусть я уже испытываю по отношению к ней какие-то эмоции (получувства), она все еще находится «на одной доске» с моими приятелями, коллегами и родственниками. Она релевантна, соразмерна им. Поэтому рассказывая приятелям об этой женщине, я не совершаю ничего странного, ведь Бог, как известно, велел делиться. Однако когда через пару месяцев приятели напомнят мне о моем рассказе: «Кстати, ты же недавно познакомился с женщиной. Как продвигаются ваши дела?», я промолчу в ответ либо ограничусь дежурным «Да все нормально». Ведь наши с ней дела продвинулись в область, которая является нашим с ней внутренним делом.

Ну и, раз уж я упомянул Бога, разовьем третий сюжет. Я обратился в веру. В какую – это уже детали, главное: отныне я верую в Бога. Это событие? Еще какое. А раз событие, то о нем можно и нужно рассказать. Но что делает мое пришествие к Богу событием? Как это ни странно, условность, непрочность и попросту смехотворность моей веры. Или, иными словами, то, что Бог для меня – всего лишь большой Другой; кто-то особенный, но все равно из внешнего мира. А раз Он – из внешнего мира, внешний мир вправе знать, что я теперь в Него верую.

Опять же, как новообращенный я пока что вижу в Боге главным образом какие-то второстепенные аспекты. И именно они становятся темами моих рассказов. Казалось бы, по мере углубления моей веры должно поменяться лишь содержание моих сообщений. Их качество, а не количество. Однако если я – не лицемерный святоша, то по прошествии времени я стану все меньше рассказывать окружающим меня людям о своих отношениях с Богом. Пока не перестану совсем. Прежде всего по причине отсутствия этих самых отношений. Нет-нет, вы не на то подумали: я по-прежнему верующий, только Бог из вненаходимой сущности превратился в то, чему невозможно противопоставиться даже чтобы поговорить. Ведь мы общаемся и вообще взаимодействуем лишь с тем, что стоит напротив нас (либо ставится напротив нас нами). В моем сознании Бог переселился из внешнего мира во внутренний, а там наша разнесенность по разные стороны уже не столь существенна: мне уже не так обязательно быть его субъектом, а ему – моим объектом.

Итак, внутренние дела и почему мы о них не рассказываем. Во-первых, дело, утаиваемое от других, и внутреннее дело – это не одно и то же. Внутренним будет такое дело, для занятия которым нет ни одной сторонней причины. То есть дело, важное само по себе. Отсутствие сторонних причин означает, что, занимаясь этим делом, мы не берем в расчет внешний мир или учитываем его минимальным образом. Соответственно, это вынесение за скобки распространяется и на обитателей внешнего мира – тех самых собеседников в лице приятелей, коллег, сослуживцев, родственников или так называемой широкой общественности.