Есть еще один нюанс. Сообщения о «достижениях» внутреннего порядка таковы, что им не верится. Допустим, я сообщу, что за этот год я стал скромнее. Но ведь это довольно нескромно – выставлять свою скромность напоказ. Ну хорошо, не скромнее, а мудрее. Однако не в том ли мудрость, чтобы не говорить лишнего? Еще вариант: стал добрее. Но, насколько подсказывает жизненный опыт, чем человек становится добрее, лучше, свободнее – тем меньше это заметно для него самого (тем меньше он обращает на это внимание, потому что вообще меньше обращает внимания на самого себя).

Философски говоря, перемены внутреннего порядка – это в известном смысле замена одного «я» на другое. И для нового «я», появившегося вместе с такой переменой, новое является естественной средой, не требующей акцента на себе. Я становлюсь добрее ровно в той степени, в какой для меня естественно быть более добрым. Получается, что я стал добрее, но для меня это не событие, не факт, который можно запротоколировать и в таком виде поделиться с другими.

Основой осмысленности всякой самопрезентации является то, что мы презентуем свои внешние характеристики и качества. Собственно, внешнему миру от нас только это и нужно. Сообщи мы ему что-либо из своей внутренней жизни, он бы не знал, что с этим делать. Возник бы когнитивный диссонанс.

К тому же события или опыты самодовлеющего порядка не встают в ряд, не нанизываются на общую нить, не складываются в фактуру. Неприложимы к ним и внешние измерительные или оценочные шкалы. А внутренних измерительных или оценочных линеек не бывает. Даже помещенные внутрь они останутся внешними.

Всё, что мы делаем не ради сторонних целей или эффектов, необъективируемо и потому не захватывается средствами познания. Сказанное относится и к тому, что есть само по себе. Именно оно вкупе с тем, что мы делаем без расчета на дивиденды, составляет нашу внутреннюю жизнь. И вполне закономерно, что о проживаемом не напоказ трудно – до невозможности – что-либо сообщить. Да и намерения такого не возникает: внимая чему-то ради него самого либо предпринимая что-то не ради сторонней цели, мы, соответственно, не «закладываем» и присутствия аудитории, которой нужно быть в курсе происходящего с нами. Аудитория – это и есть та самая сторона, с которой видно в нас лишь то, что являет себя наружу.

Потому-то, как было отмечено выше, единственная возможность передачи внутреннего – это его перелицовка на манер внешнего. Только это будет оцифровка неоцифровываемого. Соответственно, она будет оцифровкой чего-то другого, чем неоцифровываемое было подменено. В результате там, где цифры не имеют никакого значения, мы начинаем ими сыпать, стараясь не замечать абсурдности ситуации.

Безграничное (бесконечное). Давайте составим о нем какие-нибудь суждения, замечания, комментарии.

Мне, например, приходит в голову такое: безграничное – это единственное, что есть. Или вот еще: безграничное ни с чем не соотносится. Ну и третье соображение: наблюдатель безграничного невозможен. Ведь не имея границ, оно, стало быть, не оставляет места ни для чего и ни для кого иного.

Конечно, можно набросать еще какие-то тезисы о безграничном. Однако сказанного достаточно, чтобы перейти к более интересному вопросу. Он таков: не являются ли предложенные умозаключения тем, что и так ясно? Ясно до или без выяснений?

Скажем, то, что кроме безграничного ничего больше нет, прямо вытекает из его безграничности. Сразу же содержится в ней. Нужно ли на это дополнительно указывать? Навряд ли.

Или обратимся к положению, согласно которому наблюдатель безграничного невозможен. Это же практически само собой разумеется. Нужно ли об этом заводить особую речь? Скорее, фиксация этого обстоятельства только смутит, посеет сомнения.