– Ты удивительная, – улыбнулся Колесников.

– Я – нормальная, – отмахнулась Александра. Она не могла отвести глаз от мужчины, который стоял перед ней. Кроме того, Сергей Мефодьевич благоухал дорогой парфюмерной водой.

– И этот запах! – простонала она.

– Да это классика. «Дольче и Габбана». Девяностые, годы золотые и нищие.

– Класс! – только и вымолвила Архипова.

Вместо своего полупальто Колесников надел куртку-бушлат из синей шерсти. На шею повязал полосатый шарф.

– Знаешь, тебе очень все идет! И эти туфли.

– Я себе напоминаю средневекового феодала. Тогда носили пулены.

– Что?

– Пулены. Это такие башмаки с очень острыми носами. Их, между прочим, придумали польские модники тех времен.

– Да-да, и на картинах часто изображали. Но, прости, теперешняя мода весьма выдержана.

– Не знаю, после форменной одежды…

– Ну, это да. Хотя ты же уже штатский человек. Можешь себе позволить. Сейчас ты выглядишь великолепно. А шляпу носишь?

– Нет.

– А зимой? В Питере зимой и без головного убора?

– Иногда бывает.

– Хочешь, я угадаю? У тебя ондатровая шапка-ушанка.

– Не угадала. Волчья.

– Понятно. Тоже солидно.

– Разве плохо?

– Хорошо. Но я заметила, что в мужской моде есть два слабых места.

– Какие же?

– Головные уборы и сумки. И то и другое оставляет желать лучшего. Ничего для вас, бедных, не придумали.

Колесников сказал:

– Видишь ли, удачи с мужскими головными уборами обратно пропорциональны развитию прогресса. Чем дальше, тем хуже с шапками. Не могу не согласиться. А ведь касторовые шляпы – это было о-го-го! Из бобра делали. Из пуха бобрового.

– Из бобра?

– Да, но потом стали из зайцев пух щипать. Для бобров это было хорошо, для шляпников – плохо. Я бы сказал, ужасно!

– Почему?

– Заячий пух в работе тяжелый. Его химией надо было обрабатывать, а это сказывалось на здоровье. Шляпники работали, дышали парами, сходили с ума или умирали от отравления.

– Ого! – присвистнула Архипова.

– Вот, а казалось бы, просто шляпа. Но нам надо спешить, если не хотим опоздать!

Архипова промолчала – синий костюм и модная обувь произвели на нее впечатление. «Интересно, а как это он еще не женат? Как это его к рукам еще не прибрали? Красивый, непьющий, порядочный в важных вопросах, военный, работает, квартира, хорошая пенсия, хозяйственный, готовить умеет. Решительно не понимаю, почему еще холостой!» – размышляла она.

– Кстати, об одежде. Я решил, что буду жить скромно, неприметно. Не в смысле как миллионер Корейко. А просто – скромно. Для себя. Чтобы не понесло, как ту лошадь без поводьев.

– Да? – Архипова только теперь прислушалась к спутнику.

А Колесникова как будто подменили. Словно вместе с одеждой полностью изменился тон, жесты, темперамент. Рядом с Архиповой сидел не нервный и раздражительный человек, а спокойный, выдержанный, красивый мужчина, который решил довериться, решил быть откровенным.

– А твой характер тебе бы позволил пуститься во все тяжкие? – спросила вдруг Архипова.

– Думаю, нет. Но опасность есть всегда.

В этих словах проявился прежний Колесников.

– В любом случае у тебя же голова на плечах, а это как-то дисциплинирует.

– Почему ты до сих пор не вышла замуж? Ну почему ты одна? – вдруг спросил Сергей Мефодьевич.

Архипова растерялась.

– Знаешь, мне страшно, что в моей чистой квартире появится кто-то и нарушит порядок. Понимаешь? Я не хочу беспорядка. Ни в квартире, ни в жизни.

– И ты не боишься одиночества?

– Мне одной хорошо.

– Может, тебе кажется? Вот мне иногда кажется, что я сделал ошибку. Надо было жениться, пока не вошел во вкус холостой жизни.

– А что бы мешала тебе делать жена?

– Ничего не мешала. Но влияла бы на настрой. А настрой очень важен, когда занимаешься творчеством. Когда сочиняешь концерт или симфонию, нужно себя и ощущать соответственно.