На работе все шло по накатанной: утром, явившись в лабораторию, я обнаружила в одной клетке два хладных крысиных тела с зеленоватой шерстью, а в другой – одинокий трупик с торчащей из спины сосулькой; вздохнула и пошла смотреть записи видеонаблюдения, чтобы внести в журнал время смерти. Заставшая меня за этим делом Алевтина Станиславовна даже не стала подходить к клеткам, а сразу пошла вниз, в виварий – за новыми подопытными.

– Чувствую себя живодером, – пожаловалась я Люту, как обычно, сопровождающему меня в исследовательском центре.

Особист наградил меня темным, ничего не выражающим взглядом и тоже уставился в голограф. На полупрозрачной голограмме крысы тесно прижимались друг к другу, нахохлившись и тщетно пытаясь согреться, и постепенно зеленели. Одинокий крысак методично грыз прутья клетки – то ли стачивал зубы, то ли надеялся вырваться на свободу.

– Что будет сегодня? – спросил Лют, даже не пытаясь изобразить сочувствие.

Тихо подошедшая лаборантка забрала трупики из клеток и обреченно потащила в свой отгороженный угол. Особист повернулся было туда, но быстро передумал, стоило только Дарине достать крошечный скальпель.

– Теория Ежова, – ответила я Люту и быстро поставила запись на паузу – грызший прутья крысак замер на середине падения, и казалось, что он просто вздумал опереться на полупрозрачный зеленоватый кристалл спиной.

– Это тот, который предлагал посадить в одну клетку разнополых крыс? – напряг память особист. – Типа, все равно размножиться не успеют?

– Предполагалось накачать магией только самцов, – сообщила я и невольно покраснела.

Теория, в общем-то, имела право на жизнь: я в первый раз магию восприняла тоже отнюдь не после направленной передачи, – но это никак не отменяло регулярно появлявшееся желание провалиться сквозь землю. Вдобавок несчастные крысы…

Со стороны, без знания методологии и вообще каких-либо основ, наука порой здорово напоминала не то тщательно документируемые попытки попасть пальцем в небо, не то соревнование по изощренности издевательств над ни в чем не повинными крысами. Успокаивало только то, что со мной работали люди, с методиками и основами знакомые, – а значит, во всем этом был какой-то смысл.

Как назло, поначалу крысы воспринимали магию вполне благосклонно. «Заряженные» ничем не отличались от собратьев.

В виварии всех их готовили одинаково – в воздух порционно подавалась газообразная магия, из-за чего пришлось установить в подвале вонючий генератор, работающий исключительно на отопление, а сотрудникам запретили ходить без респираторов и выдали утепленную униформу. По задумке, крысы должны были привыкать постепенно и неспешно, но поджимающие сроки вынуждали потихоньку повышать концентрацию магии в воздухе. Алевтина Станиславовна предполагала, что это – одна из основных причин постоянных провалов.

Но, попав к нам, часть крыс умирала в первые же часы – а один рекордсмен, между тем, прожил целую неделю, одарив нас ложной надеждой и бесславно скончавшись от декомпрессии на восьмой день. Его профессор препарировала с особым вкусом, но никаких принципиальных отличий так и не выявила. После этого я все чаще ловила на себе оценивающие взгляды, но о том, что, вероятно, точно так же не принесу патологоанатому никакого озарения, старалась не думать. Как, кажется, и Алевтина Станиславовна.

А к вечеру у нас был первый результат.

Совершенно здоровый, довольный жизнью белоснежный крысак – и мертвая девочка с зеленоватым кристаллом, проросшим прямо сквозь нежное брюшко.

Я не могла на это смотреть.

Зато Алевтина Станиславовна и Дарина – смотрели с заметным оживлением; запись в инфракрасном спектре занимала их особенно, и Лют, проиграв извечную войну с собственным любопытством, оставил меня в специально отведенном для отдыха закутке и присоединился к просмотру.