А казну искали. Много, долго, упорно. Но так и не нашли.

На этой почве существенно ухудшились взаимоотношения между Юстыном и Зьмитроком. Король едва ли не в открытую высказывал подозрения, что ежели, дескать, золото найдут люди князя Грозинецкого, то для Прилужан оно будет утрачено навсегда. Чем ответил щеголеватый и высокомерный Зьмитрок неизвестно. Но по Хоровскому воеводству кмети болтали о кавалькаде всадников в жупанах, отделанных серебряным галуном, верхом на буланых конях, проносящихся и по дорогам, и не разбирая дороги. Командовал ими кривобокий шляхтич с утонченно красивым лицом, но столь жестким прищуром черных глаз, что не только поселяне-простолюдины, но и шляхтичи с немалой свитой шарахались с пути отряда грозинчан...

Стены Жорнища – невысокие, без вала, но достаточно надежные для борьбы с кочевниками – торчали едва ли не в чистом поле, на излучине небольшой реки. Справа от ворот – слобода ремесленного люда, слева – выгон для всяческой скотины, пригоняемой на торг. Под защитой стен – дома людей побогаче: шляхты, купечества, мастеровых тонких ремесел. Там же располагались казарма и конюшня здешней сотни порубежников, дома пана сотника и реестрового чародея.

Гавель махнул плетью своим людям в направлении конюшен, а сам с Хведулом направился прямиком к двухэтажному особняку пана Лехослава Рчайки – тутошнего сотника.

Им повезло.

Пан Лехослав – невысокий, с круглой головой на толстой шее – вытер лоснящиеся щеки белым платком. Он только что расправился с жареным на вертеле каплуном и потому не обрушил на головы подчиненных обычный поток брани, а благодушно махнул рукой – рассказывайте, мол. Волшебник Гудимир, весьма кстати обедавший в гостях у пана сотника, заинтересованно закивал, затряс реденькой седой бородкой. Был реестровый чародей сухопар и высок – полная противоположность пану Рчайке.

Хведул в двух словах изложил происшествие с угорским гонцом и с почтительным поклоном передал и письмо, и футляр пану сотнику.

Пан Лехослав покрутил пергаментный листок в толстых пальцах и подал через стол Гудимиру.

– Свободны! – коротко бросил он уряднику и писарчуку.

Когда дверь захлопнулась, отхлебнул холодного кваса из толстостенной кружки, почесал живот через жупан темно-вишневого сукна.

– Ну, и чего там пишут?

– Сейчас, сейчас...

– Не по-нашенски карлюкают. Вот сволочи. Одно слово – басурманы. И в Господа не по-людски верят. И говорят, как корова мычит...

– Ой, только не надо, пан Лехослав, – проворчал чародей. – Угорцы одной веры с нами, да и бойцы каких поискать. Не всякому народу приходится веками с горными великанами сражаться.

– Во! – Сотник удивленно тряхнул чубом, смачно рыгнул, вытер губы рукавом. – Что это ты, Гудимир, угорцев защищать вздумал?

– Да так... – пожал плечами старик-волшебник. – Нет народа достойного или не достойного. Есть только люди – дрянные и не очень.

– Может быть, может быть... – не стал спорить Лехослав. – А по мне, так все эти грозинчане, угорцы, зейцльбержцы – сплошное быдло... уроды и козлы...

Гудимир хмыкнул, поморщился:

– Ладно, пан сотник, слушать будешь?

– Отчего бы и нет? Читай.

Чародей откашлялся, отодвинул листок подальше от глаз и начал читать, сразу же переводя с угорской речи на лужичанскую:

Светлейшему королю, Настасэ Благословенному

от посланника в Выгове, боярина Рыгораша

земной поклон и пожелание долгих лет

Прошу простить, мой государь, за долгое молчание и отсутствие вестей. На то найдутся у меня оправдания, ибо не по прихоти собственной пренебрегал отчетами перед моим королем, но о благе государства пекся, не щадя живота своего и верных слуг.