– Дима собирался подойти, а кто ещё – не знаю. Наверняка о вас уже всем известно, захотят познакомиться. – Улыбка Рэма могла бы улицы освещать заместо фонарей. – Вы надолго к нам?

Хорошо, что Божедар пришел на подмогу моему беспомощному морганию:

– Не известно пока, человек с дороги, отдышаться не успел!

– Извините. – Улыбка кентавра сделалась чуть виноватой, и я подумал, какой он, должно быть, бесподобный чуткий муж… На ум невольно пришла несчастная племянница со своим козлом-алкашом. Нет-нет, Рэм женат, оставим эти мысли!

– Да что вы, – ответил я, – просто сам ещё не определился. Вечером нагрянем обязательно.

– Ждем!

И Рэм ушел.

С каждым глотком наливки я приободрялся и приободрялся, время от времени изрекал всякие неуклюжие глупости, но, по крайней мере, больше не рыдал. И что такого, в самом-то деле? Чего я так расклеился? Бывают же негры, китайцы, индейцы там всякие, почему меня так расстроили челоптахи, кентавры и кто там еще?.. Кстати!

– Божедар, – я закурил, деликатно выпуская дым в окно, – во избежание дальнейших потрясений, не могли бы рассказать хотя бы вкратце, кто еще обитает в вашем благословенном местечке? А то сами понимаете – не ровен час, в обморок брякнусь вместо «здрасьте»! – Опять сморозил я глупость, но сегодня мне, видать, в честь истерики всё прощали и ни на что не обижались.

– Разумеется, сейчас расскажу.

Луната принялась убирать посуду, время от времени ободряюще мне улыбаясь, а Божедар не забывал подливать наливки. Когда супруга ушла на кухню, Божедар шепотом попросил сигарету.

– При ней не хочу, – пояснил он, торопливо прикуривая, – не одобряет.

– Понятно, – заговорщицки подмигнул я. – Какая же она у вас красивая и светится, как лунный камень. Очень, очень эффектно! А если в черное платье одеть да волосы распустить, вот вам и булгаковская Маргарита… У плиты стоит, птеродактилей жарит! Умереть можно от недоумения.

– Наливки подлить?

– Конечно. Себя-то не забывайте.

– Божедар, ты куришь, что ли?! – донеслось из кухни.

– Что ты, дорогая, это Игорь!

Глубоко затянувшись, он с сожалением затушил окурок в небольшой серебряной мисочке, приспособленной под пепельницу, на её боку виднелся царский герб николаевских времен.

– Так кто живет тут… из необычных? – решил я вернуть разговор на интересующую тему. Да и поднапился уже прилично. – Вкусные шашлыки из пальцекрылов?

– Очень, завтра можно организовать вечерком, если хотите.

– А маринуете чем?

– Уксусом.

– Это, конечно, да… Так, а о жителях?

– Такие, как вы сказали, из необычных, в пятом доме живут – Паола с Марком. Паола – пианистка, озерная душа… ну, вы понимаете, а Марк – вампир.

– В смысле?

– Не так чтобы летать и всех кусать, просто так вампир.

– Как просто так?

– Ох, не знаю, как объяснить. Розик сушит кровь пальцекрылов, потом отдает порошком, и Марк его заваривает по утрам, как растворимый кофе.

– Дневной свет нормально переносит?

– А что с ним должно случаться?

– Насколько я знал, вампиры не переносят дневного света и ведут исключительно ночной образ жизни.

– Беллетристика. Еще здесь живет Герман, он русалка.

– В смысле?

– В прямом. Правда, он не русалкой на самом деле называется, но так привычнее звучит. Вообще много кто проживает, да поселенцев с Большой земли семь человек наберется…

А я уже клевал носом, разморенный впечатлениями и наливкой. Смутно помню, как проводил меня хозяин дома в уютную комнатку, уложил на кровать с высокими подушками, и все исчезло, словно некто одним движением стер разноцветную картинку огромным ластиком.

Вечером я оделся парадно. Хоть гардеробец оказался и не богат, но, к счастью, захватил щегольскую пеструю рубашку, привезенную в подарок Дондерфером, кажется, с Гаваев. Надев серые джинсовые брюки, ни разу до этого не надеванные – слишком мальчишескими они мне казались, – да летние дырчатые туфли, я причесался и, чувствуя себя молодым и стильным, вышел из комнатки. Кстати сказать, о комнатке: небольшой, уютной, с окошком, распахнутым в вечернее небо… Надо как-то упросить хозяев, чтобы разрешили мне пожить здесь… подольше!