Но напряженность мест силы обычно не столько физическая, сколько смысловая13. В Серпухове, например, можно заметить следы былой политической напряженности. Весной 1372 года Владимир Серпуховской женился на дочери главного врага Москвы великого князя Литовского Ольгерда. Это был обоюдоострый брак. С одной стороны он, вроде бы, ставил точку в изнурительной войне Москвы с Литвой (Ольгерд перед этим дважды выжигал московские посады, но не решался штурмовать Кремль). А с другой стороны этот брак создавал ситуацию недоверия между Владимиром Храбрым и Дмитрием Донским: мало ли какие сумасбродные надежды могут взбрести в голову зятю Ольгерда? Ведь политической программой последнего было: отобрать у татар все русские земли. И Владимир мог в этом очень помочь, если бы его можно было уговорить действовать в союзе с Ольгердом…

О политических раскладах того времени поговорим в своем месте14, а сейчас лишь замечу, что московское правительство очень боялось альянса Ольгерда с Владимиром. Смотрело на последнего косо и на всякий случай задаривало его. В частности, московский князь передал в его владения Галич, Дмитров и Радонеж, на котором стоял Троице-Сергиев монастырь (отсюда и тандем Владимира и Сергия). Конечно, ни до каких прямых конфликтов между Москвой и Серпуховом не дошло. И все-таки Владимир немного фрондировал. Высоцкий монастырь, выросший напротив Алексиева Владычного, стал своего рода памятником этому. Напряженность между двумя точкам силы по двум берегам Нары вобрала в себя и символически отобразила в себе ту напряженность, которая в тот момент начала нарастать в русской политической жизни.

В дальнейшем она многократно усилилась, ибо как раз в тот момент, когда было принято решение о строительстве второго монастыря на Наре, из Константинополя явился будущий патриарх Киприан и начались такие чудовищные интриги и такая рубка партий, что я умолкаю. Расскажу об этом подробно как-нибудь в другой раз15.

А что же Варлаам? Он был человеком чувствительным, чуял грядущее душой. Хотя и не понимал его сути. Когда в 1373 году увидал, что напротив его обители началось строительство нового монастыря, он просто буквально ослеп. Если угодно: отказался видеть чужой монастырь на горе за рекой. А через два года почувствовал, что умирает. Тут он послал к Алексию, попросил, чтоб тот пришел. Ибо обещал ему рассказать перед смертью о том, что видел, когда впал в состояние, которое сейчас бы назвали клинической смертью.

Владимир Храбрый и Дмитрий Донской

Владычный монастырь. Галки на кресте надвратного храма

 мученика Феодота Анкирского

Вид на Владычный монастырь от Высоцкого

Алексий явился. Но Варлаам отказался говорить о видении. Под тем предлогом, что словом это нельзя произнести («так сие страшно было»), а написать невозможно, поскольку нет зрения. Тогда митрополит помолился, и Варлаам прозрел. И написал, что монастырь должен называться Владычний, а не Алексиевский, поскольку устроен промыслом Владычицы Богородицы. И еще: «Когда я упал, то увидел монастырь, держимый Ангелами, и Захарию, стоящего в дверях церковных, и Богородицу, входящую с ее родителями. Захария же Богородицу принял и посадил на третьей ступени». То есть Варлаам увидел сюжет «Введение Богородицы во храм» (о нем я отчасти писал в предыдущем тексте16), и это дало основание для того, чтоб назвать монастырь Введенским. Алексий по описанию Варлаама заказал икону, которая на многие века станет главной святыней монастыря.