Это стихи, действительно, были написаны в перечисленных средствах транспортного передвижения. Это было бы не очень уж и отличительным свойством, так как кто не писал в поездах, автобусах, самолетах, метро, трамваях, троллейбусах, такси, вертолетах, кораблях, катерах и машинах. И я писал, и очень часто, и очень много. Но у этих стихов есть и другое отличительное, объединяющее их, если не качество, то принцип.

Недавно я прочитал поздние стихи Василиска Гнедова, наирадикальнейшего авангардиста двадцатых с его малевичеподобной «Поэмой конца». А в чем-то и почище Малевича. И вот под конец жизни по разным причинам выпихнутый из культурной жизни, живя где-то в полукурортном городке, работая на какой-то бухгалтерской должности, что ли, продолжал он перебирать слова, слагая их в стихоподобные организмы, единственно запомня из далекого отрубленного прошлого, что стихи это что-то поделенное на короткие строчки, записываемые столбиком друг под другом и наделенные некими перекликающимися созвучиями на концах. В общем-то, все так и есть. Но в случае с крутым авангардистом это выглядит наиудивительнейшим образом, но и в то же время до невозможности обаятельно. Да, именно это и есть уровень поэзии, неотличимый от простого жеста, простой интенции письма. Вот это и хотелось осознать и воспроизвести, тем более, что такое, вообще-то, всегда изначально присутствовало в моем способе бытования в поэзии.