Внутренним чутьём он понимал причину своего резкого просветления: впервые в жизни задумался о смерти и даже испугался её. Слёзы подступил к горлу, стало даже трудно дышать. Он ниже опустил голову к тарелке, чтобы родители не заметили его волнения. Но потом ему вспомнилось, что Степан им гарантировал пятьдесят лет жизни, а это, надо сказать, срок немалый. Пётр успокоился и даже как-то возгордился, что нашёл в себе мужество на очень смелый поступок.
Однако мысль, что недавно произошедшее – лишь огромная глупость, которая, по сути, позорит их всех, упорно всплывала в его мозгу, но он гнал её и настойчиво оправдывал себя, веря, что Степан всё же прав, и теперь и он, и все остальные резко мобилизуются и интенсивнее будут работать. Обуреваемый такими мыслями он сидел на кухне, ел свой суп, не желал ни с кем разговаривать и тихо радовался, что родители беседуют между собой, не трогая его.
Но отмолчаться всё же не удалось. Отец вспомнил, что сын обещал что-то рассказать, потому, прервав разговор с женой, спросил.
– Так какие вопросы вы сегодня решали у Степана? – видно было, что отец интересуется вполне искренне.
– О смерти говорили, – Пётр придвинул к себе тарелку со вторым.
– Вон оно что! И по какому случаю столь странное любопытство? Кто-то болен? – взволнованно спросила мама, убирая пустые тарелки со стола.
– Вовсе нет, просто Степан выдвинул теорию, что чем дольше живёт человек, тем это более расслабляет его. То есть, якобы он не спешит стать творцом, полагая, что времени предостаточно. Я не согласен с этой теорией, – Пётр говорил и одновременно ел.
Отец с матерью, не перебивая, внимательно слушали сына.
– Мне кажется, – продолжил Пётр, – созидать – это потребность человека. Также как, к примеру, есть или спать. И срок жизни тут совершенно не причём. Вы со мной согласны?
– И да, и нет, – отец положил ложку и откинулся на спинку стула. – Как мне кажется, желание творить, созидать не относится к врождённым инстинктам – таким, которые ты упомянул. Я имею в виду – желание есть и спать. Умение творить и созидать – эти качества, приобретены человеком в процессе эволюции. В борьбе, так сказать, за лучшую жизнь. И в какой-то мере Степан прав. Чем продолжительнее жизнь человека, что, бесспорно, означает наличие в среде обитания благоприятных условий для жизни, тем меньше хочется созидать и творить. Чего понапрасну сушить мозги, если жизнь и так хороша? Но с другой стороны – нет предела совершенству. Человек захочет лучшего и вновь начнёт творить, но конечно, не с тем рвением, как если бы ему требовалось бы построить жилище, чтобы элементарно спрятаться от дождя.
– Убедили. Спасибо, пойду я, – Пётр встал из-за стола, ему совсем не хотелось вступать в дискуссию. Две прошедшие бессонные ночи дали о себе знать, он с трудом держал глаза открытыми, ибо очень хотелось спать. Чмокнув маму в щёку, Пётр прошёл в свою комнату.
Честно сказать, разговор с отцом ещё больше успокоил его. В их семье творчество было культом, а значит, то рвение, с каким он отныне намерен стремиться к победам, будет только приветствоваться ими, и не важно, что явилось причиной. С хорошим настроением он дошёл до кровати и, раздевшись, счастливый лёг спать, заранее вкушая радость побед, ожидавших его. Он ни на минуту не сомневался, что добьётся их.
Эдуард открывал дверь своим ключом. Уходя к Степану, он уложил мать спать и сейчас, возвращаясь, надеялся, что она всё ещё не проснулась. Войдя в прихожую, инстинктивно нашарил на стене включатель. Секунда – и зажегся светильник, но маломощная лампа едва осветила порог комнаты. Эдуард любил свет, яркость, но ограниченность их семьи в деньгах не позволяла ему установить двухсотваттную лампочку, как хотелось бы.