Воспитанница терпеливо переносила все бедствия и при первой возможности старалась угодить воспитателям, за что надзирательница поощряла её дополнительным выходным днём и отпускала из пансиона. А изредка и платила способной и находчивой ученице за труды. Правда, сумма эта не сулила жадной и корыстной девице особых благ, но Аделаида была готова на всё ради денег и особых поощрений. Деньги она откладывала и прятала в чулке до той счастливой поры, когда навсегда покинет стены пансиона, о чём мечтала каждую ночь. Она всей душой жаждала вырваться оттуда и более не зависеть от родителей. Бунтарский нрав требовал своего и диктовал. Покровительство родных не входило в планы Аделаиды.

В замке Мэтлок-хаус её появление наводило ужас и переполох в душах людей, проживавших в поместье и, конечно, на гостей господ. Обслуге от экономки доставалось так, что люди прятались от неё по углам и старались не попадаться на глаза мисс Дэвинбург. Они тихо ненавидели Аделаиду. И были правы. За что «чёрную ведьму» можно было любить? Так обслуга между собой называла эту женщину. Даже уважения она ни у кого не вызывала. А герцогиня, оставшись наедине с супругом, называла её призраком замка Мэтлок-хаус. Это прозвище приклеилось к ней намертво и сопровождало экономку всегда. И непроста. За то, что Аделаида всегда появлялась из ниоткуда, словно тень. Чаще из темноты, подобно приведению, возникала длинная фигура, и наводила на всех ужас. Мисс Дэвинбург верно служила господам, скрупулезно и терпеливо растаскивала по всем шкафам замка семейные скелеты, но кто знал, какой страшный и обветшалый скелет хранился в её шкафу на самом верху дома, под крышей, где находился знаменитый мезонин, окутанный и пропитанный ужасающими историями. Одни говорили: «Выдумки всё это». Другие от страха хватались за живот или, складывая руки на груди, судорожно тряслись.

Свои тайны мисс Дэвинбург оберегала как любимую детскую игрушку, тщательно прикрывая чёрной мантильей. Эту накидку лишь изредка она снимала.

Те редкие и немногочисленные знакомые, которые когда-то дружили с усопшими родственниками мисс Аделаиды, рассказывали, что детские годы и отрочество эта тёмная дама провела в закрытом пансионе при лютеранском соборе. Знаменитая в городе кирха приковывала взгляды и внимание многих. Кто-то ходил туда слушать орган, другие – молиться.

Тогда Аделаида вместе с родными жила в Германии и многое из привычек монашеского быта и образа жизни переняла у надзирательницы и преподавательниц пансиона: в одежде, поведении, еде и внешнем облике, манерах, поведении, образе мыслей. Эти дамы вели у воспитанниц различные предметы и педантично занимались воспитанием девочек. Требования здесь были суровые. Стоит отметить, что для воспитанниц пансиона во всём существовали ограничения. Строгая, чрезмерно жёсткая дисциплина в этом учреждении порой была беспощадной и доходила до откровенных издевательств. Девочек наказывали за малейший проступок. Если старшей надзирательнице не нравилось, как застелена постель, заставляли мыть полы во всех помещениях пансиона и оставляли без трапез. Если у кого-то из воспитанниц не так была заплетена коса или пышнее повязан чёрный бант, надзирательница толстой и длинной указкой прошивала волосы ученицы насквозь до кожи, силой приподнимала их так, что воспитанница вскрикивала от боли, заливаясь горючими слезами. За малейшую провинность девочек запирали в тёмной комнате и оставляли на весь день без пищи и воды, даже по нужде не выпускали. Довольно часто беззащитных избивали. И это стало нормой здесь. Воспитанницы панически боялись наказания в тёмной комнате. Мисс Дэвинбург тоже познала весь ужас пережитых эмоций, будучи наказанной: такое случалось в ранние годы её жизни в том заведении. Тогда и появились в её характере качества, несвойственные обычной девочке, живущей в домашних условиях, которую воспитывали родные. Аделаида впитала в себя всё увиденное и пережитое в пансионе, и запомнила так много, что от коренной англичанки в её манерах не осталось и намёка. Неспроста в характере будущей экономки Мэтлок-хаус преобладали надменность, непримиримость и жестокость. Она всегда была своенравной. Даже по воскресеньям направлялась на службы исключительно в лютеранский храм. Но демонстративно не участвовала в общих молитвах, вела себя как сторонний наблюдатель. Этим мисс Дэвинбург выказывала людям своё пренебрежение. Трудно было понять, что на уме у воспитанницы пансиона. Никто не смог распознать, чем дышит она. И спустя годы ничего не изменилось, для окружающих эта дамочка считалась тёмной лошадкой.