– У нас дома есть точно такая же, причем исправная. Можешь ее взять.

Тилли подняла глаза. У ног говорившего, навострив уши, сидели три мелких пса коричнево-белой расцветки. Парень держал клетку, в которой извивались хорьки, на одном плече у него висело ружье, а через другое была перекинута связка из трех убитых кроликов. Жилистый, не очень высокий, кепка сдвинута на макушку.

– Я – Тед Максуини, а ты – Миртл Даннедж, да? – Он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

– Откуда ты знаешь?

– Я много чего знаю.

– Мэй, твоя мать, заходила к Молли, верно?

– Ну да, бывало.

– Передай ей спасибо. – Тилли зарылась глубже, разбрасывая в стороны банки из-под консервированных фруктов, кукольные головы и гнутые велосипедные колеса.

– Сама передашь, когда придешь за коляской, – невозмутимо произнес Тед.

Тилли продолжала раскопки.

– Вылезай оттуда, – предложил Тед и добавил: – Конечно, если хочешь.

Тилли разогнулась и вздохнула, рукой отогнав от лица мух. Она начала карабкаться по дальнему склону свалки, как раз рядом с канавой, куда глава семьи Максуини сливал ночные горшки. Тед обошел вокруг и к тому моменту, когда Тилли добралась до верха, уже стоял там. Она выпрямилась, подняла голову и от неожиданности потеряла равновесие. Тед схватил ее, удержал на месте. Оба заглянули в канаву, где булькала бурая жижа. Тилли высвободилась из его объятий.

– Ты напугал меня, – сердито сказала она.

– Это мне надо тебя бояться, разве не так? – задорно подмигнул Тед.

С этими словами он развернулся и, насвистывая, зашагал вдоль по склону.

Дома Тилли сорвала с себя всю одежду, бросила ее в огонь, пылавший в печи, а потом долго отмокала в горячей ванне. Она думала о Тедди Максуини и о том, отнесутся ли к ней другие горожане столь же дружелюбно. Тилли сушила волосы у камина, когда из своей комнаты, шаркая, вышла Молли.

– А, вернулась. Чаю хочешь?

– С удовольствием, – кивнула Тилли.

– Тогда и мне налей чашку.

Молли села в кресло, взяла кочергу и поворошила угли в камине.

– Встретила на свалке знакомого? – хихикнула она.

Тилли налила кипятка в чайник и достала из буфета две чашки.

– У нас тут ничего не утаишь, – продолжила старуха. – Все про всех всё знают, только языки за зубами придерживают, потому что не хотят, чтобы и про них всякого порассказали. Но ты – дело другое. Изгоев травить никому не запрещается.

– Возможно, ты права, – произнесла Тилли и разлила по чашкам крепкий сладкий чай.

На следующее утро она обнаружила перед задней дверью старенькую инвалидную коляску из ветхой лозы, с потрескавшейся кожаной обивкой и дребезжащими стальными колесиками. Коляску недавно мыли; от нее резко пахло дезинфектантом.

В субботнем расписании значился матч между Итекой и Уинерпом. Победитель должен был сыграть с Дангатаром в финале через неделю.

Тилли Даннедж вела неустанную трудовую битву до тех пор, пока дом не засиял чистотой. Теперь все содержимое буфета было подчищено, все консервы съедены. Молли сидела в коляске на испещренной солнечными пятными веранде. Позади нее на стене уже начала распускаться глициния. Тилли поплотнее прикрыла колени матери шерстяным клетчатым пледом.

– Я знаю таких, как ты, – закивала Молли, молитвенно сложив худые прозрачные пальцы.

Хорошее питание укрепило ее тело и дух, частично вернуло ясность рассудка. Она усвоила главное: чтобы противостоять этой гадкой девице, которая прочно обосновалась в доме, потребуется хитрость, упорное сопротивление, а иногда и грубая сила. Тилли расчесала непослушные седые волосы, дала матери сумочку через плечо, водрузила ей на голову широкополую соломенную шляпу, затем надела солнцезащитные очки, спустила коляску с веранды и покатила по ковру из зубровки и веселых желтых одуванчиков.