Он направился в ее сторону, как только губы Демьяна дрогнули, что-то произнося и шепча ветру. На короткое мгновенье мойра допустила мысль о том, что эриния не хотел причинять ей зла, а был таким же пленником, как она сама. Но ей пришлось отринуть посторонние мысли, которые не имели доказательств. К тому же времени думать еще и о других у нее не было. Стоило сначала спасти себя.

Альма заставила нить жизни подчиняться и направила ее в сторону эринии. Тонкая, но прочная, подобно плети, нить устремилась и обогнула посланника смерти. Она сомкнулась на его шее, что заставило его остановиться. Эриния ощупывал свое горло, но ничего не мог найти, он не задыхался, но чувствовал боль. Его руки царапали кожу, пытаясь поддеть и избавиться от того, что грозило отнять его жизнь. Посланников смерти было сложно назвать живыми, но они могли чувствовать, принимать решения и были осознанными, а значит, и их существование можно считать жизнью. Вероятно, эриния не имел собственной судьбы, он давно оставил ее позади, поменял на существование в служении Танатосу.

Альма не могла его убить, поэтому взяла из жизни оленя лишь крошечную часть длиною в день, небольшой отрезок его нити судьбы, и этого хватило, чтобы удержать эринию на короткий миг.

Грудь Альмы сжалась от боли. Будто кто-то ударил ее наконечником стрелы, и он теперь пробирался в самую душу, царапал и разрывал изнутри. Но это было наказанием за то, что она сделала.

Девушка посмотрела в небо. Она понимала, что нарушила правило – вмешалась в судьбу.

Сквозь щемящую боль Альма слышала проклятия Демьяна, посылаемые в ее адрес, она отчетливо улавливала крики других людей, их улыбки на лицах сменились гримасами страха и ужаса, но это не имело значения. Прикусывая губу в надежде, что боль вскоре пройдет, Альма подумала о том, что призвавший ее человек глуп, раз считает, что его слова и пустые угрозы хоть как-то подействуют на мойру. Он призвал ее, хотел использовать, и этого мойра ему не простит.

Спрятав ножницы, Альма помчалась прочь, надеясь, что вскоре боль отступит и темнота перестанет застилать ей дорогу.

Джекс, открывая тяжелую массивную дверь в исторический музей, обещал себе, что не будет выделяться.

Хотя бы сегодня.

Хотя бы попытается сделать это.

Вчера его матери поступил очередной звонок от директора школы, в которой чудом или с помощью высших сил Джекс смог проучиться до выпускного класса. Он не был глуп, но поведение парня, по мнению руководства школы, оставляло желать лучшего. Возможно, Джекс смог бы окончить учебу с золотой медалью и поступить в престижный университет, после найти работу, но он определенно не умел обходить неприятности стороной.

Мистер Кирп посчитал нужным напомнить Ларе о дурном поведении ее сына. Но Джекс не был виноват. Тот парень, лицо которого познакомилось с его кулаком, заслужил. Он мерзким способом напомнил Джексу о том, что у него не было отца.

– Отцепись, – сперва ответил ему Джекс, как он посчитал, весьма по-доброму подойдя к решению конфликта.

Но Вотеру не было до этого дела.

– Говорят, тебя бросила девчонка из-за того, что твоя семья не может справиться с долгами.

Его отвратительный смех разлетелся по узкому проходу между классами. Гул голосов стих, и все внимание обратилось в их сторону.

У Джекса не было девушки, по крайней мере в последнее время уж точно, но люди очень любили придумывать нелепые слухи.

Но вот в плане проблем с деньгами Вотер не ошибся.

– Тебе-то какое дело, Вотер? Твой папочка платит всем в этой школе, чтобы ты считал себя лучше, чем ты есть, но без этих денег ты был бы никем. Все так думают, просто боятся сказать тебе в глаза. – Джекс оскалился. – Точнее, боятся не тебя, а твоего отца. Может, я и рос всю жизнь только с матерью, но, в отличие от тебя, на меня мой отец не поднимает руку, а с долгами уж как-нибудь справлюсь, потому что у меня есть любящая семья.