На его маске даже не было отверстия для рта, но это не мешало ему говорить, только лишало воздуха, который и так был ему не нужен. Выделялись только две четко вырезанные глазницы, достаточно глубокие, чтобы увидеть глаза самого обладателя маски.

Альме хотелось посмотреть на его лицо, дотронуться. Сестры всегда ругали ее за чрезмерную любознательность. Среди них не было младших или старших. Сестры появились вместе и существовали так же.

Демьян махнул рукой, чтобы его не торопили и не мешали говорить. Его внимание снова сосредоточилось исключительно на Альме.

– Я думал, вы, мойры, выглядите старше, – небрежно произнес он.

Альма скривила губы. Его слова были для нее пустым звуком. И ей хотелось сделать так, чтобы он замолчал, желательно навечно.

Многие люди и вправду представляли богинь старушками, сидящими возле нитей судьбы. Они никогда не видели их, лишь знали, что они существуют, на этом их скудные познания о мойрах заканчивались.

Но Альма была уверена, что Демьян, призвавший ее, знает намного больше. Девушка ему не доверяла. Единственное, что она могла испытывать к нему, – это презрение и жалость.

Все люди замерли, смотря на нее. Альма слышала звуки их прерывистого дыхания, стук сердец. Она ощущала жизнь абсолютно каждого в этом помещении, буквально видела ниточки, из которых были сплетены их судьбы.

Так как Альма была третьей сестрой, последней мойрой, то обладала особым инструментом – ножницами, обрезающими судьбы. Разрыв нити судьбы означал смерть. У каждой сестры был свой инструмент. У самой первой мойры, Лахелис, – весы. Ее прозвали «дающая жребий» или «начинающая жизнь», еще до рождения человека. Вторая сестра, Нона, владела веретеном и пряла нити судьбы своими руками. Ее называли «прядущая». И была последняя из сестер – Атропос – «неотвратимая», или Альма, как ласково называли ее сестры. Она владела ножницами и обрезала ими нити, к которым прикасалась.

Стоя сейчас перед людьми, Альма хотела задушить их в собственных нитях и закончить их жалкое существование.

– Зачем вы призвали мойру? – проигнорировав слова смертного, спросила Альма, сжимая зубы. – Зачем вы призвали меня?

Взгляды людей метались с нее на эринию, словно хотели убедиться, что он все еще держит цепи. Присутствие мойры внушало страх, но Альма была скована. Куда страшнее казался тот, кто держал ее оковы и сам находился на свободе, обладая не меньшей силой.

Альма понимала, почему Демьяну нужно было присутствие эринии. Чтобы тот удерживал ее в проклятых цепях. Он единственный, кто мог сделать это. Но девушка не понимала самого эринию. Зачем ему все это?

– Чтобы ты обрезала нити судьбы.

Альма прыснула от смеха, не скрывая его. Смех отдавался эхом от голых стен. Мойра практически заливалась им. Ее глаза наполнились водой, прежде она не ощущала подобного.

– С радостью оборву твои, – ответила она, когда смех прекратился и в глазах вместо влаги разгорелся пожар ярости.

Человеческий язык, как оказалось, давался ей проще и быстрее, чем она на то рассчитывала.

Один из стражников повернулся к Альме и пригрозил ей пистолетом.

– Относись к нашему господину с уважением! – рявкнул он, потеряв всякий страх.

Но стоило девушке лишь посмотреть на него сквозь все еще мешающие ей волосы, как он попятился.

– Все хорошо! – встрял Демьян, защищая бездумного храбреца.

Эриния внушал девушке беспокойство, держа ее на привязи и ограничивая силу, Альма знала, что с ним нужно быть осторожнее. До тех пор, пока они находились не в равном положении. А вот человека, которого все принимали за главного, и его прихвостней она не боялась ни капли.