В толпе, заведенной своими же воплями, уже слышались крики: «Пусть туринцы убираются к демонам, мы их брони не боимся!»

Глядя на весь этот бедлам, Велий успел подумать: «Как бы дело не дошло до греха…» К счастью, заскрипела входная дверь, и комит обернулся к вышедшим на крыльцо Прокопию и Иоанну.

– Давайте не будем затягивать прощание, а то хозяева нервничают.

Прокопий был только за, а Иоанн имел такой вид, словно ему вообще все безразлично, лишь бы его не трогали.

Слуги уже подвели лошадей, когда в ворота влетел всадник. Не разобравшись сразу, Лу́ка выругался сквозь зубы:

– Куда! Ведь приказывал же в городище варваров не входить!

Но уже в следующий миг опытный глаз увидел взмыленную лошадь и знак имперской канцелярии на запыленной одежде. Гонец! Комит бросил тревожный взгляд на Прокопия.

Патрикий тоже уже все понял, и его лицо застыло ледяной маской. Из Царского Города хороших вестей ждать не приходилось.

Толпа, затихнув, расступилась, пропуская всадника, и тот, резко осадив скакуна, слетел с седла. Опустившись на одно колено, вестник протянул тубус с пергаментом Иоанну.

– Мой цезарь, послание от логофета двора Варсания Сцинариона!

Прокопий, перехватив тубус, нервно извлек пергамент и начал быстро читать текст, передавая на ухо Иоанну только суть:

– В битве при Эльдозаре величие Огнерожденного Митры даровало победу армии непобедимого Константина над неверными сардами. Император и его Великая армия движутся к городу Ур.

Глаза Прокопия забегали по тексту, пропуская пышные, ничего не значащие фразы, и вдруг остановились, а лицо советника побелело.

– Цезарю Иоанну незамедлительно прибыть в лагерь Великой армии под городом Ур.

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.

Город Саргоса, провинция Восточная Фесалия

Еще совсем недавно богатый и знаменитый город Саргоса ныне пребывал в запустении. Цветущие сады и парки скрашивали вид с окрестных холмов, но стоило ступить на улицы города, как разруха сразу же бросалась в глаза. Последняя гражданская война оставила незаживающие раны: самая прославленная библиотека мира лежала в руинах, а жители еще помнили, как на площадях горели бесценные пергаменты. Император помиловал жителей города, но не его славу. Храм Астарты, притягивающий когда-то сотни тысяч паломников, сровняли с землей, и только гигантские гранитные колонны, не поддавшиеся огню, торчали из развалин, как скелет доисторического чудовища. Кое-где вместо храмов поменьше поднялись неказистые церкви нового бога, и люди, нуждающиеся в вере и утешении не меньше, чем в хлебе насущном, потянулись теперь сюда, с ужасом и надеждой взирая на лик Огнерожденного. Единственное место, которое, казалось, не затронула минувшая война, – центральный базар. Он по-прежнему кишел народом и оставался главной торговой площадкой восточной Фессалии. Банкиры Саргосы, выплатив базилевсу огромную контрибуцию и выторговав себе прощение, теперь с удвоенным рвением возвращали потерянное.

Загородная вилла Нуклеоса Парастидиса, одного из богатейших купцов Саргосы, расположилась в уютной долине между двух холмов, закрывавших ее от знойного дыхания пустыни. Сам дом больше походил на крепость, чем на шикарную резиденцию. Ров по периметру, двойной ряд стен и особняк с глухими стенами, плоской крышей и внутренним двором, куда выходили все окна и двери дома. Охрана виллы могла совершенно не опасаться шайки грабителей или налета кочевников – такие укрепления были не по зубам даже имперской когорте. Сам хозяин редко и очень неохотно бывал тут, и его можно было понять: эти стены скрывали тайну, которая могла стоить ему головы. Здесь частенько останавливался глава некогда могущественнейшей организации – братства Астарты. В минувшей гражданской войне братство выбрало не ту сторону, и этого победители ему не простили. Священный Трибунал объявил настоящую охоту: за каждого члена братства была объявлена награда, в застенки тащили по любому доносу, не спасало ни богатство, ни положение. За четверть века, прошедшую с окончания войны, братство потеряло практически все, и только жесточайшая конспирация спасла верхушку ордена от уничтожения. Выискивая своего заклятого врага, паутина Трибунала протянулась до самых дальних уголков империи, страх перед его комиссарами, как парализующий яд, проник в самую сущность подданных императора. Жители империи писали доносы на своих соседей и родственников – в страхе, что опоздают, и те напишут на них раньше. Нескончаемый поток арестов, пыток и казней захлестнул и сам Трибунал, превращая его в бюрократическую коррумпированную машину. Верхушка Священного Трибунала озолотилась, прибирая к рукам имущество своих жертв, а комиссии на местах стремились не отставать от высокого начальства.