Хнум подошел к яме, наклонился к оконцу и услышал тихое пенье:

Вдруг сидевший в яме, должно быть, увидев Хнума, запел громко и, как показалось ему, с дерзким вызовом:

Хнум отошел от ямы, вернулся в беседку у большого пруда и сел на прежнее место, рядом с Нибитуйей, продолжавшей пеленать своих жужелиц. Иниотеф начал читать новый нескончаемый счет хлебных кулей.

Хнуму сделалось скучно. Прислушался к зловещей тяжести в правом боку, под нижним ребром: страдал болезнью печени. Отец его умер от той же болезни в восемьдесят лет. «Может быть, и я умру, не насытившись днями», – подумал он.

Любил, чтобы каждый день приносили ему что-нибудь из могильного приданого. Сегодня принесли священного навозного жука – Хепэра, из лапис-лазури.

Золотой жук Солнца, Ра-Хепэр, катит по небу свой великий шар, так же как навозный жук по земле – свой маленький шарик. Солнце – большое сердце мира; сердце человека – малое солнце. Вот почему вкладывался в мумию, вместо вынутого сердца, солнечный жук Хепэр с иероглифною надписью – молитвой умершего на Страшном суде: «Сердце рожденья моего, сердце матери моей, сердце земное мое, не восставай на меня, не свидетельствуй против меня!»

«А мое-то, пожалуй, восстанет», – подумал Хнум, вспомнив о Юбре, и усмехнулся: «Удивительно! Нашли с чем сравнить солнце – с навозным жуком… Ну, да, впрочем, когда хорошо на сердце, и навоз – как солнце, а когда скверно, и солнце – навоз!»

Вспомнил другую молитву умерших:

«Да гуляет душа моя каждый день в саду, у пруда моего; да порхает, как птица, по веткам деревьев моих; да отдыхает в тени сикоморы моей; да восходит на небо и нисходит на землю, ничем не удержана».

«А может быть, все это вздор? – подумал он, как в молодости думывал. – Умрет человек – как пузырь на воде лопнет, – ничего не останется. И хорошо бы так, а то ведь, пожалуй, и там заскучаешь?..»

Видел однажды затмение солнца: только что был ясный день, и вдруг все потемнело, посерело, точно подернулось пеплом, и заскучало, замерло, умерло. Так вот и теперь: «Это от печени, – подумал он, – а также от Юбры…»

– С этим кончить надо, – проговорил вслух. – Ступай, приведи его сюда!

– Кого, господин? – спросил Иниотеф и посмотрел на него с удивленьем.

Нибитуйя тоже подняла глаза с тревогой.

– Юбру, – ответил Хнум.

В это время Дио и Пентаур сошли с крыши летнего дома в сад: Зенра доложила госпоже своей, что Тута прислал за нею лодку.

Когда они проходили мимо беседки у большого пруда, Хнум окликнул их и сказал:

– Буду сейчас судить Юбру, раба моего. Будьте и вы судьями.

Усадил Пентаура рядом с собою, а Дио села на циновку, рядом с Нибитуйей.

Привели Юбру со связанными за спиной руками и поставили на колени перед Хнумом. Это был маленький старичок со сморщенным, темным личиком, похожим на камень или глыбу земли.

– Ну что, Юбра, долго ли будешь в яме сидеть? – спросил Хнум.

– Сколько милости твоей будет угодно, – ответил Юбра, опустив глаза, как показалось Хнуму, с тем же вызовом, с каким давеча, сидя в яме, пел песнь Атону.

– Слушай, старик, я тебя помиловал, под суд не отдал, а знаешь, какая тебе по закону казнь? Закопают живым в землю или бросят в воду с камнем на шее.

– Ну что ж, пусть за правду казнят.

– За какую правду, за какую правду? Толком говори, что тебе тогда попритчилось, за что на святых Ушебти руку поднял?