– Ну, не совсем, – отвечал Пауль, – к тому же ты не лицедел.

– Совершенно верно, милорд.

– Что же определяет форму твоего тела?

– Наследственная информация, записанная в исходных клетках.

– Где-то существует, – сказал задумчиво Пауль, – пластиковая штуковина, помнящая форму тела Дункана Айдахо. Говорят, что древние пытались заниматься этими вещами еще до Джихада Слуг. Каковы границы твоей памяти, Хейт? Что взяла она от оригинала?

Гхола пожал плечами.

– А что, если это был не Дункан Айдахо? – спросила Чани.

– Это был он.

– Почему ты в этом уверен? – спросила она.

– Он похож на Дункана совершенно во всем. Я не могу представить себе такой силы, что могла бы точно, без искажений, без устали выдерживать эту форму изо дня в день.

– Мой господин! – запротестовал Хейт. – То, что мы не можем чего-либо представить, еще не делает такую вещь невозможной. Как гхола, я могу оказаться вынужден сделать такое, чего бы не сделал, будучи просто человеком!

– Теперь видишь? – спросил Пауль, внимательно глядя на Чани.

Она кивнула.

Пряча глубокую печаль, Пауль отвернулся. Он подошел к двери на балкон, отодвинул шторы. В наступившей мгле вспыхнуло освещение. Он потуже запахнулся в одеяние, прислушиваясь к тому, что творилось у него за спиной.

Тишина.

Он обернулся. Чани стояла как в трансе, не отводя глаз от гхолы.

Хейт же, как показалось Паулю, спрятался в какую-то из внутренних каморок собственного существа, в месте, подобающем гхоле.

Чани повернулась на звуки шагов Пауля. Она все еще не могла отделаться от ощущения: слова Пауля на какой-то миг сделали гхолу полнокровным живым человеком. На миг она перестала бояться его, он вдруг превратился в личность, которая была достойна ее восхищения. Теперь она поняла, зачем все это потребовалось Паулю. Он хотел, чтобы она заметила мужчину во плоти гхолы.

Она поглядела на Пауля.

– И таким-то мужем был этот Дункан Айдахо?

– Да, таким он и был. И есть ныне.

– А он позволил бы Ирулан остаться в живых? – спросила Чани.

Впитывается вода, да неглубоко, подумал Пауль, но произнес только:

– Если бы я приказал ему.

– Не понимаю, – сказала она, – ведь и тебе следовало бы сердиться?

– Я уже сердит.

– Не похоже. Ты какой-то грустный.

– Да, немного. – Он закрыл глаза.

– Ты – мой мужчина, – вздохнула она. – Я так давно знаю тебя, но вдруг оказалось, что не понимаю.

Паулю вдруг представилось, что он спускается в глубь длинной пещеры. Плоть его двигалась, ноги переступали сами собой, но мысли были далеко.

– Я и сам не понимаю себя, – прошептал он и, открыв глаза, обнаружил, что Чани нет рядом.

Она проговорила откуда-то из-за спины:

– Любимый мой, я больше не буду спрашивать, что ты видел. С меня хватит того, что я рожу тебе долгожданного наследника.

Он кивнул и отозвался:

– Это я знаю уже давным-давно. – Он обернулся к ней. Чани казалась такой далекой…

Взяв себя в руки, она положила ладонь на живот.

– Есть хочется… Врачи сказали, что теперь мне придется есть в три-четыре раза больше, чем прежде. Я боюсь, любимый. Все идет слишком быстро.

Слишком, мысленно согласился он. Плод сам понимает, что следует поспешить.