Тут шедевр, там пышная и наглая безвкусица. Впечатления сменяли друг друга: вот древняя аркада из баснословного Багдада. Вот купол, о котором только мечтали в мифическом Дамаске, или арки, что могли родиться лишь в слабом тяготении Атара. И все это сливалось воедино в несравненном великолепии. Гармония башен и странных глубин.

Луна! Луна! Луна!

Разочарование не отпускало его. Сознание масс, потоки разума в его Вселенной. Они вздымались огромными валами прилива. Он ощущал влияние далеких миграций на человечество: все их вихри, токи, течения генов, которых не остановить никаким воздержанием… бессилию и проклятьям они тоже не подвластны.

И что есть джихад Муад’Диба перед всем этим? Он минует в мгновение ока. По течению времени скользили и сестры Бене Гессерит, но и они тонули в потоке, подобно ему самому, несмотря на искусные манипуляции с генетикой человека. Видение падавшей луны нужно было еще сопоставить с другими видениями, с другими легендами. Во Вселенной умирают и гаснут даже вечные звезды.

И что такое одна луна перед ликом Вселенной?

Где-то в глубинах его крепости, вдалеке, так что городской шум временами заглушал музыку, затренькал десятиструнный рубаб. Он пел песни джихада, пел о тоске по женщине, оставшейся на Арракисе:

Бедра ее – дюны, скругленные ветром, И в глазах – полдневное пламя. Две косы по спине змеятся. Ах-хх, сколько в них водяных колец! Руки мои помнят ее кожу, Благоуханную, словно розы и амбра. И глаза исполнены воспоминаний, И опять опаляет меня белое пламя любви.

От песни ему стало совсем тошно. Дурацкие чувства, пошлая музыка… погрязшие в сентиментальности людишки. Поди-ка, спой ее источенному Пустыней трупу, который видела Алия.

В тени за балконной решеткой кто-то шевельнулся. Пауль мгновенно обернулся.

Гхола выступил вперед под жаркое солнце. Металлические глаза его поблескивали.

– Передо мной Дункан Айдахо или некто по имени Хейт? – осведомился Пауль.

Гхола остановился в двух шагах.

– А что предпочтет господин мой?

В голосе его слышалась осторожность.

– Игры дзенсуннитов, – с горечью проговорил Пауль. – «Смысл, скрытый внутри смысла…» Так что бы мог сказать или сделать философ-дзенсуннит, чтобы хоть на йоту изменить открывающуюся перед нами реальность?

– Господин мой обеспокоен.

Пауль повернулся к далеким обрывам Барьерной Стены, к ее источенным ветром аркам и бастионам, в которых нетрудно было углядеть жутковатую пародию на его город. Сама природа изволит шутить над ним! Погляди-ка, мол, на что я способна. Он заметил в дальней гряде расщелину, по которой стекал вниз песок, и подумал: Там! Именно в этом месте мы били сардаукаров!

– Так что же беспокоит моего повелителя? – спросил гхола.

– Видение, – хрипло шепнул Пауль.

– Ах-хх, когда тлейлаксу впервые пробудили меня, и ко мне тоже приходили видения. Я не знал покоя, я был одинок… еще не понимая того. Тогда я не понимал. И видения ничего не открывали мне. Тлейлаксу объяснили мне, что причиной тому плоть, и такому подвержены все люди и гхолы – простая хворь, не более.

Пауль обернулся и поглядел прямо в бесстрастные глаза гхолы, запавшие в глазницы шарики стального цвета. Какие видения открывались им?

– Дункан… Дункан… – шепнул Пауль.

– Меня зовут Хейт.

– Я видел, как пала луна, – проговорил Пауль, – она сгинула. Исчезла с великим шипением. Земля содрогнулась.

– Вы опьянены временем, сир, – отвечал гхола. – Вы поглотили слишком много его.

– Спрашиваю у дзенсуннита, отвечает ментат! – усмехнулся Пауль. – Что же, отлично! Пропусти мое видение через твою логику, ментат. Проанализируй и сведи в простые слова, готовые к погребению.