Я вздрогнула. Она плакала. И теперь обессилена.

– Я не знаю, что тогда произошло. Не знаю, что было в тот день и в те дни задолго до этого, Вилл. Мы с твоим отцом были самыми обычными людьми. Ни денег, ни связей, ни каких-то запрещенных идей. Но за нами начали следить. Я была на втором месяце беременности, когда за мной начали ходить по улице, общаться с моими знакомыми, расспрашивать что-то. Слежка велась даже за твоим папой. Я очень сильно боялась, так как не знала, что стало причиной. Мы собрали вещи и решили уехать в другой город, – мама сделала паузу. Несколько секунд она задумчиво разглядывала пол перед своими ногами. – Но мы не уехали. Я встретила людей, которые решили мне помочь. Я боялась за своего ребенка. Конечно, я согласилась на… Покровительство, – последнее она проговорила с неловкой, шутливой интонацией. – У меня не просили денег, не просили «услуги за услугу», не требовали ничего взамен. Однажды меня спасли от откровенного нападения. После того как ты родилась все изменилось. «Покровители» стали членами семьи. Я доверяла им… Спустя несколько лет, когда случайная ошибка, брешь, пробоина едва не лишили меня тебя, я узнала в чем было дело.

Мама менялась в лице с невероятной скоростью. Вскоре я ее перестала узнавать. Она побледнела и устремила свой взгляд в пустоту, не видя ничего вокруг. Отголоски давно минувших дней неумолимо тянули ее за собой.

– Мне все равно, веришь ты или нет. Ты права, мне все равно. Я не учитываю твое мнение и иногда веду себя на упрямая нарциссиха… Мне плевать.

Я шумно сглотнула и усмехнулась, пытаясь сделать вид, что вижу мать насквозь.

– Будет так, как я скажу. Покровители – семья Кроутеров. Мы с тобой не раз обязаны им жизнью. Чтоб ты знала, что случилось в Парнасе – цветочки. Ты много не знаешь.

Не удивлена. Она в своем репертуаре. Моя мама как минимум необычная женщина.

Вновь демонстративно усмехнувшись, я открыла рот, чтобы вернуть ее к вопросу о Натали. За мгновение, как я почувствовала собственную ничтожность, по причине того, что меня сейчас больше волновала моя гордость и пренебрежительный тон матери, Розали вновь начала говорить

– Все, что я тебе сейчас говорю. Все, что ты от меня услышишь – это то, что является правдой. Ни больше, ни меньше. Многое что ты видела, видишь и будешь видеть – вина людей, цель которых навредить тебе.

– Мне? А куда делись «мы»? Что я успела сделать?

– Вилл… – мама уставилась на меня. – Им нужна ты.

– Цель? Какая цель, мам? Убить? Взять в рабство?

– Они вели охоту, как только я забеременела. После, каждый день, вплоть до сегодняшнего. Я не знала, что им нужно и почему именно ты, но я старалась уберечь тебя.

– Ты обращалась в полицию? Их искали?

– Вилл, с самого твоего рождения мы с отцом этим и заняты. Если мы здесь, значит есть причина.

В любой другой ситуации и с любым другим человеком я бы позволила себе мысль о расстройствах психики. Что угодно, лишь бы не верить. Однако в ее словах мне откликнулись некоторые закономерные вещи.

Выход из дома чаще всего сопровождался скандалом. «Куда ты? С кем? Зачем? Кто там будет? Во сколько ты будешь дома?» Все бы ничего, но о заботе можно говорить с большой натяжкой. Натали, например, называла это «гиперопека».

– Знаешь, что самое пугающее, Вилл?

Я не сводила глаз с матери.

– Годы преследования.

Стоп. Почему тогда я жива?

– А как же покровители?

– Сэм и Мэри со мной уже много-много лет. Я доверяю им, как себе.

– Они что, телохранители? Как и чем они помогают? В чем их преимущество перед, не знаю… Полицией?

– Вилл, прошу тебя, поверь тому, что я тебе говорю. Ведь именно это – вся правда, которая у меня есть. У них сила, о которой ты не можешь представить.