Затем звук начал таять. Не затихать, а таять, словно кто-то взял ребенка на руки и понес длинным коридором… но в «Саре» такого коридора не было. Тот, что соединял центральную часть и две пристройки, длинным не назовешь…

Таял… таял… почти пропал.

Я стоял в темноте, с бегающими по коже мурашками, с застывшей на выключателе рукой. Часть моего сознания требовала, чтобы я повернулся и бежал со всех ног. Но верх взяла другая, рациональная.

Я щелкнул выключателем. Та часть, что хотела бежать, говорила: напрасный труд, ничего из этого не выйдет, это же сон, глупец, твой сон, обернувшийся явью. Но вышло. Лампа загорелась, осветив коллекцию керамики по левую руку и книжный стеллаж по правую. Керамику и книги я не видел четыре года, но они остались на прежних местах. На центральной полке стеллажа стояли три ранних детектива Элмора Леонарда: «Взятка», «Крепкий удар», «Мистер Маджестик». Я прикупил их на случай плохой погоды: если уж ты за городом, подобные меры предосторожности необходимы. Без хорошей книги даже два дождливых дня, проведенные в лесу, могут свести с ума.

Послышался последний всхлип, сменившийся тишиной. Нарушало ее только тиканье часов, доносящееся из кухни. Часы эти стояли у плиты – пожалуй, одна из самых неудачных покупок Джо, тот редкий случай, когда ее подвел вкус. Кот Феликс[39], с большими глазами, двигающимися из стороны в сторону в соответствии с движениями хвоста-маятника. Я думаю, такие часы присутствовали во всех дешевых фильмах ужасов.

– Кто здесь? – спросил я. Шагнул к кухне, примыкающей к маленькой прихожей, остановился. Дом напоминал черную пещеру. Плач мог доноситься откуда угодно. Его источником могло служить и мое воображение. – Есть тут кто-нибудь?

Нет ответа… Но я не думал, что звук этот родился в моей голове. Если б так, то писательский психологический барьер показался бы цветочками.

На книжной полке, слева от детективов Леонарда, стоял фонарь с длинной ручкой на восемь батареек, который мог временно ослепить, если кто-то направлял его тебе в лицо. Я схватил фонарь, и лишь когда он едва не выскользнул из моей руки, понял, как сильно я вспотел, точнее, как сильно я перепугался. Фонарь я удержал, а сердце билось часто-часто. То ли я ожидал, что ребенок заплачет вновь, то ли думал, что из гостиной выплывет призрак в саване, протягивая ко мне белые руки.

Я включил фонарь. Направил яркий луч в гостиную. Он высветил мышиную голову на каминной доске: засверкали стеклянные глаза. Я увидел старые бамбуковые кресла, старый диван, обшарпанный обеденный стол, который шатался, если под одну или две ножки не подложить несколько игральных карт или подставку для пивного стакана. А вот призраков не обнаружил. Но решил, что тут определенно что-то нечисто. Мне очень хотелось повторить слова бессмертного Кола Портера: давайте поставим на этом точку. Если я, добравшись до автомобиля, сразу поеду на восток, то буду в Дерри еще до полуночи. И улягусь спать в собственную постель.

Я выключил свет в прихожей, и теперь лишь луч фонаря разгонял темноту. Прислушался к тиканью глупого кота, со встроенными в него часами, которые, должно быть, завел Билл, к знакомому гудению холодильника. Вслушиваясь, понял, что не ожидал услышать ни тиканья, ни гудения. А вот насчет плача…

А был ли плач? Был ли на самом деле?

Да. Плач или что-то еще. Не об этом следовало сейчас думать. Куда более уместным казался другой вопрос: а не сглупил ли, решив приехать сюда, человек, научивший свой разум вести себя неподобающим образом? Стоя в прихожей, темноту которой взрезал луч ручного фонарика, я окончательно осознал, что грань между реальным миром, к котором я жил, и тем, что рисовало мое воображение, в значительной мере исчезла.