Парень, в общем-то, и не возражал. На похвалу ему, по возвращении с рыбалки, я никогда не скупился (тоже для Лисапета поведение совершенно нехарактерное, но вполне объяснимое – увидел старый перечник в пацане себя в юности), так что слава знатного рыбака постепенно закреплялась и за ним. Мальчик, кстати, он оказался весьма сообразительный и мигом понял, какую выгоду из этого может в дальнейшем извлечь. Да и просто уважение убеленных сединой мужей ему льстило безмерно.

Однако отпущенная мне неделя подошла к концу, и пришло время возвращения в обитель. Отслужив утреннюю службу (ну монах я, положено мне такое аж четыре раза в день, не палиться же перед мелким на тему того, где я всех местных богов видел), мы с Тумилом собрали свои нехитрые пожитки и вечерний улов, да и пошли неторопливо до монастыря. По пути повстречали крестьянина на телеге, направлявшегося аккурат в обитель, и тот нас подвез.

Пацан всю дорогу самым бессовестным образом продрых, а мы с водителем кобылы провели время пути в беседе на тему того, как раньше трава была зеленее, небо – ярче, а девушки – красивее. Дядюшка Аук, как он представился, моим ровесником оказался.

Монастырь встретил наше прибытие вовсе не характерными ему обычно шумом и суетой. По двору носились растерянные монахи, таскающие какие-то тюки в настоятелеву «парадную телегу», как я это называю. За их суетой с неприкрытой иронией наблюдало несколько находящихся тут же солдат в пропыленных плащах и с осунувшимися от усталости лицами. Запряженная в изукрашенное нечто пожилая кобыла, которое Тхритрава (а до того не менее трех его предшественников на посту главы обители) использовал для парадных выездов, видимо, к колготящимся инокам тоже испытывала презрение, что и продемонстрировала, задрав хвост и нагадив на цветные плиты, которыми был замощен двор. Солдатские лошади как существа военные, а потому более дисциплинированные от подобного проявления чувств пока воздерживались.

– Чегой-то у вас такое случилось? – крякнул Аук, сдвинув шапку на затылок.

– Да кто ж его знает? – пожал плечами я. – Приехал кто-то. Теперь кто-то уезжает.

– Ить, а колымажка-то отца-настоятеля, – опознал транспортное средство крестьянин.

– Ну, значит, он куда-то и уезжает. – Кажется, мой вывод был вполне логичен. – Тумил, просыпайся, мы приехали.

Паренек сладко потянулся, легким движением соскочил с телеги и часто заморгал, разинув рот.

– Ну? – язвительно вопросил я. – Что у нас не слава Солнцу? Выезд отца-настоятеля никогда не видал? Так ничего странного, что не видал, – он почти никуда и не ездит.

– Блистательные! – благоговейно ахнул послушник.

Я перевел взгляд на солдат и внимательно их осмотрел.

– Да я бы сказал, не особо. Скорее, Грязнейшие и Пыльнейшие. – Плащи и некая помесь кафтана и халата со стоячим воротником, которую местные побогаче носят в качестве верхней одежды (а воины – и поверх кольчуг, кстати), действительно свидетельствовали о долгом пути, который пришлось преодолеть их владельцам. – Ну или Нестираннейшие, если быть уж совсем точным.

– Да ты только погляди на их шервани, брат Прашнартра! – Это он как раз про халатокафтаны.

– Вижу, – кивнул я. – Все испачканные, даже и не скажешь, какого были цвета.

– Синего! И с вышивкой золотой! – проявило эрудицию подрастающее поколение. – Да ты на сабли их глянь, на ножны!

– Богатые. – Я начал осторожно слезать с облучка, а потому спорить с очевидным не имел желания, дабы в полемическом запале не сверзиться. – Надеюсь, на клинках они тоже не экономили.

– Ну открой же ты глаза! – возмутился мальчик. – Не видишь ты, что ли? Они изукрашены царскими знаками! Это приближенные самого владыки!