Самой нудной частью работы было записать полный текст каждого сообщения в ежедневный журнал. Черчилль требовал, чтобы каждое перехваченное сообщение, каким бы оно ни было рутинным, записывалось. По мере того как число перехваченных сообщений множилось, задача эта начинала “выматывать душу”, как вспоминал один из сотрудников Комнаты 40, – журнал “превратился в предмет ненависти”^>199. Но Черчилль уделял этому делу пристальное внимание. Так, в марте 1915 года он черкнул на одной из расшифровок Хоупа: “Следить внимательно”^>200.

Со временем группа поняла, что даже внешне безобидная перемена в характере рутинных сообщений может означать какие-нибудь важные новые действия германского флота. Хоуп писал: “На всякие не соответствовавшие рутине сообщения следовало смотреть с крайним подозрением; таким образом нам удалось заметить множество признаков и предвестников”^>201. Британские радисты, подслушивавшие германские переговоры, начали по одному звуку передачи узнавать, ведется ли она с субмарины. Они обнаружили, что на субмаринах радисты сперва несколько секунд настраивают свои системы, а затем начинают каждую передачу со своего рода электрического прокашливания, пяти сигналов Морзе: тире, тире, точка, тире, тире. “Последняя нота высокая, – писал командир Хоуп, – при передаче напоминает стон или завывание”^>202.

Благодаря захваченным картам, Комнате 40 было известно и то, что германский флот разделил моря вокруг Англии на сетку, чтобы удобнее было направлять передвижения надводных кораблей и субмарин. Северное море было разбито на квадраты со стороной шесть миль, и каждому, по словам Хоупа, был присвоен номер. “Когда какое-нибудь из их судов выходило в море, оно непрерывно подавало сигналы о своем местоположении, сообщая, в каком квадрате находится”. Нанеся их на карту, писал Хоуп, сотрудники Комнаты 40 узнали, каких маршрутов придерживаются германские корабли и субмарины. Некоторые квадраты оставались пустыми: “Было лишь естественно предположить, что эти пустые места – заминированные участки”^>203.

Со временем из сообщений, расшифрованных в Комнате 40, и сведений, почерпнутых из допросов пленных подводников, а также из данных разведывательного подразделения капитана Холла, по прозвищу Моргун, у сотрудников Комнаты 40 выработалось понимание, что за люди командуют германскими субмаринами^>204. Некоторые из них, подобно капитан-лейтенанту Веддигену, который потопил крейсеры “Абукир”, “Кресси” и “Хог”, были бесстрашны и заставляли команду творить невозможное. Капитанов такого рода называли Draufganger, или “бесстрашный командир”. Про другого капитана, Клауса Рюкера, говорили, что он “забияка и трус”. Вальтера Швигера, напротив, в нескольких рапортах разведки называли человеком добродушным, пользующимся расположением команды и других командиров, “всеми любимым, очень приятным офицером”, как говорилось в одном из рапортов.

Среди капитанов субмарин были хладнокровные убийцы – например, друг Швигера Макс Валентинер. “Про него говорят, что это самый крепко сложенный офицер в германском флоте, – сообщал в протоколе допроса офицер-британец, – один из самых безжалостных командиров субмарин”. Другой же капитан, Роберт Морат, спасал жизни “при всякой возможности”. После того как его судно потопили и он с четырьмя членами команды был взят в плен, на допросах они рассказали, что в жизни командира субмарины были не одни лишь неудобства. Морат ежедневно просыпался в десять утра и выбирался на палубу “немного пройтись”. Обедал он в одиночестве, а потом читал у себя в каюте, при этом “всегда держал на борту порядочно хороших книг”. В четыре пополудни он пил чай, в семь ужинал, “после чего оставался в офицерской кают-компании, где беседовал, играл в игры, слушал граммофон”. Ложился он в одиннадцать вечера. “У него вошло в привычку перед самым сном выпивать стакан вина”.