– Когда стану мэром, обязательно запрещу курить на улице, – сказал он, ладонью разгоняя сизый туман.

– Когда ты станешь мэром, я переведусь в другой город, – хмыкнул я, не отводя взгляда от удаляющейся повозки. – Хотя о каком это я «когда»? Тут, скорей, «если вдруг»…

– Язва ты, Тайлер, – вздохнул Гафтенберг и, одернув плащ, пошел к зеленой самоходке, припаркованной неподалеку.

– Когда мне зайти за результатами экспертизы? – поинтересовался я, оглянувшись ему вслед.

– Завтра ближе к полудню, – буркнул собеседник.

– Чего так поздно?

– Не хами! – раздраженно бросил Адам. – Я же тебя с расследованиями не тороплю!

– Ладно, ладно, – примирительно сказал я. – К полудню, значит, к полудню. Если не найду убийцу раньше, обязательно загляну.

Кажется, последняя моя фраза немного его расстроила: не сказав больше ни слова, Адам забрался в самоходку и отбыл с места преступления.

Довольно гнусный поступок, если учесть, что сюда я ехал вместе с санитарами, и теперь, когда они укатили в морг, выручить меня мог только Адам. Впрочем, ожидать иного от Гафтенберга не следовало: этот тип никогда не упускал возможности подгадить ближнему своему вопреки одной из главных заповедей Вечного Жеребца Хорста.

Я выудил из кармана часы и посмотрел на циферблат. Время, как назло, поджимало: старина Бен успел бы три раза умереть от тоски, не будь он уже мертв.

Строго говоря, Бенджамин Кротовски не был зомби в привычном смысле этого слова. Подобным ожившим мертвяком гордился бы любой некромант, даже самый опытный и мастеровитый. Единственное отличие Бена от живого человека заключалось в несказанно хрупком теле, которое подчас разваливалось буквально на глазах – то кисть отпадет, то стопа, то ухо с носом, – что, впрочем, было легко поправимо: стоило поднести утерянную конечность к прежнему месту, и она моментально прирастала вновь. Магический ток, переполняющий его изнутри, позволял Бену творить с собой поистине удивительные вещи. А вот за идеальное состояние мозгов Кротовски должен благодарить уже не меня, а прихвостней Мохнатого Тони, решивших убить моего информатора с помощью огромной морозильной камеры. Воспользуйся они пистолетом, и о возвращении Бена к жизни можно было бы забыть…

Но они выбрали морозильную камеру. И это предопределило все.

Когда я сообщил воскрешенному Кротовски, что его убили, он не поверил. Более того, оттолкнув меня, парень спрыгнул с полки и ускользнул через заднюю дверь, которую забыли запереть меланхоличные санитары. Бен искренне верил, что его пробуждение в морге – лишь нелепая случайность и он по-прежнему живее всех живых.

Досадная ошибка.

Около девяти вечера воскрешенный предавался праздному безделью, когда в его квартиру нагрянул незадачливый вор. В общем-то, как нагрянул, так и смылся. Попробуй тут не смойся, когда застреленный тобой хозяин внезапно поднимается с пола, с задумчивым видом выковыривает из груди пулю и швыряет ее в помойное ведро, словно нечто пустячное, вроде фантика или апельсиновой корки!..

После ночного визита налетчика, растерянный и озадаченный, Бен сам явился ко мне за советом, чем, признаться, немало меня удивил. Пришлось выбирать – отправить его душу обратно в Покой или же позволить необычному «воскрешенцу» задержаться на бренной земле. В итоге я, скрепя сердце, все-таки избрал второй вариант: за год мы с Беном успели сдружиться, и потому мне не слишком хотелось лишать парня случайно обретенной послежизни. Таковое мое решение безумно обрадовало Кротовски. На следующий же день он перебрался в подвал заброшенного дома на западной окраине Бокстона, а я позаботился, чтобы его место на полке в морге занял безымянный бродяга, тело которого должны были кремировать вместе с другими неопознанными трупами в самое ближайшее время. Вскоре столица забыла бедолагу Кротовски; они расстались, так и не успев толком узнать друг друга за двадцать пять лет.