Анна же являла собой лишь только начинающего астромиуса. Но ей повезло в этом. Во-первых – гены. Ее отец был потомственным связным. В том возрасте, сколько сейчас его дочери – он уже поддерживал каналы связи аж с четырьмя звездными Системами. Подобная способность всецело передается из поколения в поколение практически нерушимо. Единственным минусом этого является то, что Анна, в виду своего пола, вынуждена этот ген в себе возбудить, а иначе он так и останется в ней в зачаточном состоянии. Родись же она мужчиной – этого бы делать не пришлось. Ген был бы активен в полную свою силу, будучи находясь еще даже в чреве матери. В таком случае, если руководствоваться теорией – любой из родителей астромиус может начать прямое общение со своим ребенком, пускай тот и еще не сформировался даже толком. Но это лишь теория. На практике же все совершенно иначе. Ведь еще не было ни единого случая живорождения. А вот случаи, когда ребенок, будучи оживленный полученной Министерством душой, подтверждал попытки своих родителей выйти с ним на контакт, находясь в чреве матери – были. А вот прямого доказательства, подтверждающие сие событие научно – отсутствовали. Посему, совершенно неминуемо угодили в раздел занимательных историй Карла Бергнома – популярнейшего в свое время писателя-фантаста.

Стас взглянул на часы и принялся считать до четырнадцати. На счете тринадцать лицо его жены, до сей поры имевшее весьма напряженный вид, расслабилось. В салоне автомобиля стало светлее – Анька улыбалась.

Припарковав машину возле открытого гаража родителей, Аня вытащила ключи из замка зажигания, смущенно улыбнулась и передала их мужу. То одобряюще закивал ей в ответ и убрал ключи в нагрудный карман на замке. Прошлый раз она забыла отдать ему их и они провалились в диванную щель, выпав из кармана ее джинс. А так как ее отец питал никому непонятную любовь к этому дивану, соответственно, проникать в недра излюбленного ложа он никому не позволил. Мама Ани лишь отмахнулась в ответ на недоумевающие взгляды детей и предложила им пройтись пешком. Тем более что пройти было всего-то три перекрестка. В тот вечер, вернувшись домой от родителей жены, Стас заперся у себя в мастерской и принялся портить полотно в очередной своей разминки. Он нарисовал тот самый диван, из щели которого торчала недовольная голова его тестя. Кроме него этой картины не видел ни один глаз.

Открыв дверь мобиля со своей стороны и высунув из нее голову, Стас расплылся в блаженной улыбки, закрыв глаза. Он как довольный мартовский кот замурлыкал от предвкушения того удовольствия, которое им (хотя, что конечно же и скорее всего ему) готовила на ранний ужин Анькина мама. Запах был настолько осязаем, что хотелось буквально кусать пропитанный им воздух. Казалось, можно было им же и наесться. Но это все лишь иллюзия. По факту же в животах обоих запели песни киты. У Стаса запел целый китовый хор. В какой-то момент ему даже неловко стало. Но заметив туже самую неловкость на лице супруги, он успокоился и принялся вновь дирижировать своими спазмами.

Стас хоть и вредничал порою, относительно наведывания к Анькиным родным, но в самом же деле он считал это делом исключительной важности, так как всякий раз его одолевало ощущение детства и некого празднества. Анна являла собой консистенцию этого празднества, ибо провела в нем всю свою сознательную жизнь. Она была подпиткой мужа.

– И да начнется пир желудка моего, – громко и весело заявил молодой художник, предоставляя жене треугольник своей левой руки. – И моего! – Добавил тот, погладив Анькин живот.