Деррил оказался абсолютно прав, наблюдение за родными не успокоило меня, а, наоборот, разбередило душевную рану. Даже не представляю, как другие это выдерживают. Может быть «Связью» нужно начинать пользоваться не сразу, а месяцев эдак через пять, когда поулягутся страсти, утихнет боль от потери? Сейчас же все эмоции ещё слишком острые. Мне хотелось бы видеть, что мои близкие двигаются дальше, спокойно занимаются повседневными делами, смеются, в общем, просто живут. Но открывшееся через экран компьютера зрелище и близко не походило на идеалистичные картинки, которые я нарисовала в воображении. Сразу же вернулись тоска и грызущее чувство вины, ведь когда видишь, как плачет твой любимый человек, ты просто не можешь остаться равнодушным.

Это было похоже на мазохизм, потому что упорное созерцание разворачивающейся драмы причиняло мне боль, но выключить компьютер я не могла. Так и сидела всю ночь, обливаясь слезами перед работающим экраном. Даже когда мама наконец уснула, я продолжала смотреть на неё, мысленно перебирая наши самые счастливые воспоминания. Как она читала мне вслух, как мы играли в куклы, а когда я выросла – вместе готовили, ходили по магазинам, путешествовали. И я представляла, что мы могли бы ещё пережить, если бы не…

Когда Деррил утром застал меня в таком виде – с красными глазами, опухшим носом, всхлипывающую и поскуливающую от жалости к себе, – он не на шутку разозлился. То есть реально пришёл в бешенство.

– Я ведь говорил! – рычал Деррил сквозь стиснутые зубы, потрясая кулаками. Его ноздри гневно раздулись, на скулах под тёмной кожей ходили желваки. – Предупреждал! Но нет, Ольга умная, Ольга знает лучше! – он резким движением перевернул столик, компьютер и книга полетели на пол. – Впредь ты будешь обязана беспрекословно слушаться меня, запомнила это? Хорошо запомнила?

Я лишь судорожно кивала, стараясь как можно сильнее вжаться спиной в диванные подушки. Эта вспышка ярости была столь внезапной и нелогичной, что совершенно сбила меня с толку. Деррил выглядел действительно пугающе в этот момент, казалось, он еле сдерживался, чтобы не ударить меня. Но из-за чего, право слово, тут психовать? Да, настояла на своём, не послушала человека, который уже сам через всё это прошёл, да, была не права, подумаешь. Деррил отреагировал уж слишком бурно.

К счастью, вскоре поток ярости иссяк. Деррил в последний раз сердито сверкнул на меня глазами и шикнул, не разжимая челюстей:

– Пшла собираться!

Не вынуждая его повторять дважды, я резво подорвалась и убежала в ванную. Пока натирала себя гелем, прислушиваясь сквозь плеск воды к доносящимся из гостиной звукам, в голове крутились мысли: что случилось с Деррилом? Его поведение сейчас так не походило на вчерашнюю отеческую заботу. Почему? Может быть, его кто-то вывел с утра пораньше? Или дело всё-таки исключительно во мне? Не знаю. И как-то страшновато это выяснять. Я поймала себя на мысли, что действительно боюсь выходить из ванной. Боюсь повторения этой сцены. Всегда очень плохо переносила, когда на меня кричат.

К счастью, опасения оказались напрасными. Когда я вышла в гостиную, всё уже было прибрано, Деррил сидел на диване, листая книгу «О великих и величайших». Лицо его выражало полнейшее умиротворение, словно не бушевала пару минут назад настоящая гроза с громом и молниями. Услышав шаги, Деррил оторвался от чтения и спокойно улыбнулся:

– Вижу, Китабо́н сразу выдала тебе книгу. И ты уже начала её изучать, молодец. Знания – это сила, столь же важная для кураторов, как и физическая, – он захлопнул том и положил его на столик. Встал, сделал движение мне навстречу, но я невольно отшатнулась. Деррил вздохнул. – Слушай, по поводу моей… вспышки. Извини, я вовсе не хотел тебя напугать. Просто справиться с гневом удаётся далеко не всегда. Ты поймёшь, когда сама станешь куратором.