Она подождала, и Ярослав через месяц сделал ей предложение, он понял, что нужен ей таким, какой он есть. Даша нужна была ему, как сейчас неустанно и банально поют, как кислород, чтобы дышать ей. Конечно, если влюбленные не будут дышать друг другом, так можно и умереть.

Свадьбу они сыграли на морском диком берегу, было мало людей, только самые важные. С утра до вечера они угощали гостей едой на костре, живой музыкой под гитару. Все танцевали, купались и пели вживую. Потом на маленьком теплоходе они неспешно рассекали морскую соленую воду, пока гостей не высадили на берег и не оставили молодоженов наедине для самого важного момента в их жизни, который они должны были ощутить как небывалое счастье.

Морозная снежная зима не остановит похороны, и люди будут долбить и ковырять промерзлую землю, пока не выроют прямоугольную глубокую яму.

Почти все кладбище утонуло в чистом мягком снегу, но памятники и кресты несут свое скорбное знамя и полностью не погружаются в снег.

Ветви деревьев слегка согнулись от снежного, почти ледяного слоя и искрились на солнце серебряными крупинками.

В церкви маленькому мальчику, вернее, четырехлетнему Ярославу, было тепло, но там так странно пахло, и люди в золотистых и черных, и белых длинных платьях, и в белых уборах на голове были такими неземными, и росписи на стенах, и кресты с распятым человеком, и горящие тонкие свечки, и лики в рамках немного пугали. И эти голоса, одновременно монотонные и в то же время звонкие, и открытый гроб с лежащим спящим человеком, таким знакомым, кажется, мальчик видел его пару раз у себя дома, – все сводило немного с ума.

Рядом люди стояли, как на подбор, все в черном, кто-то плакал, кто-то просто стоял с горечью на лице. Мальчик устал, бабушка держала его за руку. Когда все стали выходить на улицу, отец мальчика радостно потирал ладони и старался выйти быстрее всех.

На морозном воздухе от ртов людей выходил теплый дымок, все ежились и топтали ногами, чтобы согреться.

По очищенным дорожкам процессия дошла до места захоронения, а вернее, всего лишь к небольшой площадке с вырытой ямой. Мальчик почти не смотрел, как гроб опускали и как закапывали промерзлой землей со снегом и попадающейся сухой травой, и ставили деревянный крест. Мальчика поразило, как много его отец пил и все говорил и говорил, громко, нахраписто. Отпускал какие-то шутки и снова заливал горло водкой.

– Пьем за тебя, мой двоюродный брат, уже схоронили твою мать, теперь вон тебя! – выкрикивал отец, покрасневший до предела.

– Хватит, Миша! Ребенок у тебя уже замерз! Все уже почти разошлись, – бабушка показала на Ярослава, который окоченел даже в шубке и в валенках и почти не двигался.

– Маман! Ты такая зануда! Ты кого вырастить хочешь? Да он у меня на всех поминках будет присутствовать, родственников у нас много, пусть мрут. А мы выпьем за них как следует! Давай, дай рюмочку сынишке, сразу согреется! – гаркнул Миша, замахав руками.

– Думай, что говоришь! Уходим. Пока машины не разъехались, – бабушка взяла ребенка за руку, перекрестилась у могилы и, развернувшись спиной к сыну, стала удаляться с внуком.

– Баб я слушать больше не собираюсь, раз моя женушка, проститутка, меня бросила и, кстати, своего ребенка тоже, то я объявляю войну вам, блудницам вавилонским! Эй, ну ладно, подожди меня! Блудница моя старая, куда учесала! Моего отца похоронила уже как семь лет назад и наверняка успела переспать со многими! Да? – он попытался следовать за ними, но все время падал на снег, но все-таки шатающейся походкой в расстегнутом полушубке и уже без шапки он добрел до машины, перемазанный снегом.