Тягостный разговор продолжался ещё минут пять, после чего Кэролайн не выдержала – сослалась на головную боль и закруглилась.

Зря она позвонила. Теперь задолбает напускной озабоченностью… Тоже мне, подруга.

А чего она ещё могла ожидать от этой дуры? Конечно, та не эксперт по старинным холстам и рамам. Да и она сама – ничего в этом не понимает.

Но… Всё – и рама и холст – вроде, то же, что и вчера, и позавчера…

Кроме того, что изображено.

Ну-ка, отошлёт она эту картинку мужу!

Его звонок раздался почти сразу.

– В чём дело, дорогая? Зачем ты прислала мне эту картину?

– А ты сам не видишь?

– Э-э… нет.

– То есть как – нет?! Тут же ясно видно приподнимающееся лицо! И глаза – вот чёрт! Они такие мертвецкие, жуткие… Неужели ты не помнишь – раньше их не было!!!

В тоне супруга проскальзывало теперь почти неприкрытое беспокойство и озабоченность:

– Дорогая! С тобой всё в порядке? Хочешь, я приеду немедленно? А хочешь – привезу и врача? В твоём положении лучше поберечься!

Уже чувствуя себя глупой истеричкой, она как могла спокойно, ответила:

– Нет, милый, не надо. Я знаю – у тебя сегодня важное совещание. Вот и проводи его. Я как-нибудь разберусь сама с… этой картиной и своим самочувствием. – ощущая вину за грубоватую отповедь, она всё же добавила, – Но я не буду сильно возражать, если ты вечером захватишь какие-нибудь пирожные… и ещё – кальмаров. Что-то меня на морепродукты потянуло!..

Милый облегчённо вздохнул, и поспешил уверить, что он непременно… Разобьётся в лепёшку… И т.п.

Уже успокоившись в достаточной степени, она всё же заставила себя вернуться в спальню, и ещё раз придирчиво и почти спокойно осмотрела предмет своих терзаний.

Странно. Нет же – рама точно эта же самая: тут трещинка, и тут – пятно от восковой свечи. Холст… Да нет – он покрыт точно такой же патиной, как и раньше. Чёрный лес. Отражение лица в озере. Хм. А если…

Придвинув стул, она забралась на него, и поковыряла ногтем краску на лице фигуры.

Ничего! Краска явно старая. И трещинки на месте. Никто тут ничего не подрисовывал. Да и трудно представить, чтобы Майра, Ганс, или шеф-повар ковыряли что-то кистями в мольберте, и подправляли старинный «шедевр»…

Тем не менее, мертвенно-блёклое лицо с белёсыми глазницами явно раньше не существовало. А сейчас оно нахально и злобно пялилось провалами с поволокой на месте глаз словно в самую её душу.

Чувствовалось какое-то мерзкое и кровожадное предвкушение в этом безликом взоре. Рот искажала кривая и недобрая ухмылка.

Нет, так не пойдёт. Особенно «в её положении»!

Ганс если и удивился её очередному приходу, весьма умело это скрыл.

Зато не смог остановить непроизвольного приподнимания бровей, когда она сказала, чего хочет. Вытерев руки от машинного масла, и сняв резиновые сапоги, он молча прошел за ней из гаража на второй этаж, а затем и в спальню.

Ни стул, ни ящик с инструментами ему не понадобились.

Придирчиво осмотрев картину сзади, чуть отодвинув ее от стены, он просто приподнял её и опустил на пол. Буркнув что-то вроде «Подумаешь, всего один штырь!», он перехватил тяжеленную раму поудобней, и с некоторыми усилиями вынес в коридор.

– Да, замечательно! – прокомментировала Кэролайн, когда картина была подвешена на почти такой же штырь, запримеченный ею раньше в одной из комнат нижнего этажа. – Пусть так и висит! Спасибо.

– Всегда к вашим услугам, миледи. – в тоне Ганса вообще ничего нельзя было почувствовать. Но если он и подумал что-то про капризы и нервозность хозяйки, вслух, естественно, об этом не сказал.

После того, как маньяк-автомеханик ушёл к своей железяке на подставочке, Хозяйка замка с изрядной долей мстительности буркнула: