Говорить приходилось громко, бабушка плоховато слышала. Краем глаза взглянув на монитор, Оксана заметила, что бабуля что-то на нём спешно закрыла. У бабушки от неё тайны?! Вот те раз!

Хитро улыбнувшись, Оксана подошла к бабе Паше бочком.

– А что это ты там от меня прячешь? – таким же хитреньким, как и её улыбка, голоском спросила она у бабушки, обнимая её за худенькие плечи. – Покажи-покажи! Уж не жениха ли ты себе завела? А? Ты ведь у нас красавица, да ещё одинокая!

– А ну, кыш! – бабушка сделала лицо нарочито сердитым, шутя отталкивая от себя внучку. – Сказала тоже – одинокая! Чего это я одинокая? У меня вы есть!

– Ну, не сердись, – Оксана испугалась, что бабушка обидится. – Это я так. Пошутила. Спрятала же ты от меня что-то!

– А у меня что, секретов быть не может? – бабушка всё продолжала «сердиться».

– Может-может! Успокойся, родная ты моя, – Оксана принялась утешать бабулю, как маленькую. – Пойдём-ка лучше обедать. А то уж и вечер скоро. Ты, небось, с утра ничегошеньки не ела.

– Ага! Как же, – лицо бабули потеплело. – Я после магазина всегда что-нибудь жую.

– И что ты ходишь в этот магазин? – уже выходя на кухню, проговорила себе под нос Оксана. – Ведь закупаем всего на неделю. А хлеба папа каждый день после работы привозит.

– А ты бы хотела, чтобы я носа из квартиры не казала, – глуховатая бабушка то, что было ненужно, услышала, как всегда, отлично. – А молоко? А конфеты? А Мячику кто в прошлую субботу еды купить забыл? А? А консьержа кто проведает? А?

Говоря это, бабушка наступала на внучку, шутливо выставив перед собой пистолетом указательный палец.

– Кстати, о консьерже, – весело рассмеялась Оксана. Она обожала бабушку за её весёлый характер. – У нас опять новая консьержка. Ты видела?

– А то! – бабуля усмехнулась, немного покачав головой. Видно, вопрос внучки её немного задел. – Я да не увижу. Между прочем, её Ольгой Пантелеевной зовут. Это чтоб ты знала, как обратиться к ней, в случае чего.

– А прежняя куда же делась? – Оксана спрашивала, хоть ей это было и не особо интересно. Так, чтоб поддержать разговор.

– Нашла себе поближе к дому подъезд. Я с ней разговаривала как раз во время её последнего дежурства. Мы ещё чаю попили на прощанье. Жалко, такая душевная женщина.

– А эта, что теперь? Не душевная? – Оксана уселась за стол, зная, как бабуля любила сама всё подавать.

– Не «эта, что теперь», а Ольга Пантелеевна. Я тебе только что говорила, – бабушкин голос стал нравоучительным.

– Ну, не занудствуй, ба, – Оксана сделала лицо жалобным. – Я не забыла.

– Тогда и говори, как положено, – бабуля уже разливала по тарелкам сваренный ею, а значит вкуснющий, борщ.

И тут Оксана обратила внимание на то, как тряслись её руки. Она с трудом удерживала в них в одной тарелку, а в другой половник. Ещё вчера такого не было. Её милая, любимая бабушка таяла прямо на глазах. Оксана заметила, что и на ногах-то её бабуля в тот день уже держалась с трудом.

– Бабуль! Ты сядь. Давай лучше я за тобой поухаживаю, – Оксана вскочила на ноги, мысленно ругая себя за несообразительность.

– Да уж… Пожалуй, – с трудом поставив наполовину пустую тарелку на стол, бабуля тяжело опустилась на стул. – Сюда больше не доливай. Это мне, а мне хватит.

Налив борща во вторую тарелку, Оксана уселась напротив.

– Тебе очень плохо, ба? – на лице заглядывавшей бабушке в глаза Осанки было написано выражение огромного беспокойства.

А лицо бабули… Вопреки ожиданиям Оксаны, оно вдруг сделалось озорным и, вместе с тем, упрямым.

– Я ей всё равно не дамся! – вдруг, совершенно неожиданно, заявила она, глядя внучке прямо в лицо. – Ещё посмотрим…