– Какая разница, если они будут частью нашего альянса, как и Куба. Не переживай на этот счёт. Уговорами займусь я и Наташа. Твоя же задача – помочь Фернандо зачистить этот город в ближайшие трое суток.

– Понял! Приложу все силы.

– Вот и славно. Ведь это только начало. На зачистку остальной территории южнее Панамского канала у нас будет всего неделя. Полноценной зачисткой, подчинение и выставление охранения, с разворачиванием сети штабов по всей её территории.

– Так это же… Нереально. Не с нашей численностью!

– Ты знаешь цель. Ты знаешь проблему. Осталось найти решение. И оно прямо перед тобой.

Роберто посмотрел на сотни жителей города, что примчались, доведённые до отчаяния голодом, крахом цивилизации и бесконечной войной людей.

– У кого есть дети на иждивении, поднять руку! – закричал Роберто.

Больше половины тут же откликнулись.

– Берём лопаты вне очереди. Вас ждёт много работы, господа. И если вы хотите прокормить своих родных, слушайте меня, и всё у вас будет хорошо. Мы только начинаем. И не закончим, пока вся Панама не будет свободна. Не ленитесь, если вы не хотите, чтобы улицы вашего города поразила эпидемия. Девушки и женщины! Вы на захоронение не поедете.

Гул недовольства от тех, кому тоже очень была нужна работа, поднялся такой, что у меня шумофильтр в шлеме включился даже.

– ТИХО! ВЫ НЕ ПОЕДЕТЕ, ПОТОМУ ЧТО ДЛЯ ВАС У МЕНЯ БУДЕТ ДРУГАЯ РАБОТА! РАБОТА БУДЕТ ДЛЯ КАЖДОГО!

– УРА!

От страха до надежды – один шаг. От злости до радости – одна фраза. От гибели до спасения человечества – пропасть неизвестности. Но одно ясно уже сейчас. Если мы остановимся – мы обречены.

Столица Панамы была свободна от подгнивающих захватчиков к полуночи третьего дня с момента прибытия нашей гвардии. В этот раз, имея полное понимание ситуации внутри страны, карты местности, внушительное количество неизрасходованных ОД и карт-бланш от местного правительства, чудом сохранившего свою власть, мы действовали не так, как на Кубе или в Майами. Разведка если и происходила, то путём боестолкновений. Дипломаты шли не с улыбками на лицах к территориям банд, а с операторами силовой брони за плечами, с поддержкой лёгкой бронетехники местных войск, что присоединились к нам и нашему маршу. Наташа получила от меня полное разрешение принимать самолично решение о том, с кем есть смысл проводить переговоры и требовать послушания во время военной операции, а кого попросту устранить. Десятки худших из банд были обезглавлены, лишены своих лидеров и в ужасе смотрели на то, как по всему городу начала идти военная машина пришлой армии.

К обеду второго дня был зачищен и начал восстанавливаться аэропорт. К вечеру был зачищен нефтезавод, ещё через час я получил отчёт об освобождении локомотивного депо и зачистке прилегающих к Панамской железной дороге, что идёт вдоль всего канала, кварталов.

Орды тварей закончились к утру третьего дня. Остаток времени мы зачищали недобитков и мелкие стаи зомби, вычищали этаж за этажом в кварталах, вместе с добровольцами, массово хлынувшими в нашу объединённую с панамскими ополченцами армию.

Мужчины и женщины будто скинули с шеи камень и вдохнули полной грудью воздуха свободы. Где нет страха. Нет упрёка. Нет зависшей окровавленной руки зомби, что довлела над их судьбами прежде. Банды переставали существовать. Начинались военные суды, за которые очень рьяно взялся местный полковник Фидель. Дядюшка Фиде, так его звали матери и отцы, потерявшие своих дочерей, уволоченных в бандитские притоны ради развлечений. Я слышал многочисленные крики. Слышал плач и вой как матерей, потерявших своих дочерей и сынов, так и убийц, что посчитали себя кем-то значимым. Кем-то, над кем законы и справедливость больше не властвуют. Каждые пять минут объявлялся смертный приговор. Расстрел. К полуночи третьего дня мы закончили с зомби, но звуки выстрелов не прекратились. Впрочем, это уже было не наше дело. Армейские подразделения Панамы установили контроль над мостами через канал и вошли в город. И принялись наводить порядок. И мольбы о пощаде, клятвы в верности и том, что они исправятся… Звучали слишком жалко. Очередной мусор цепляется за жизнь. Странно, почему они так цепляются за то, к чему относились с таким пренебрежением?