– Дальше?

– Дальше, если повезет, заберешься в трущобу под Минском… Холод, грязь, кровь… В конце концов вышло так: все хорошо, пришел на явку, все знаки на месте, милости просим, стучишь, тебе открывают – и ты испекся. Везут в Москву, там допрос, пойман с оружием, был в банде, савинковец, расстрел обеспечен… Сидишь во «внутренней» и представляешь себе: в этот самый час в Париже Борис Викторович с донной Пепитой сидят себе в «Таба-рэне», попивают «Кордон руж», а вместо меня другой дурак ползет на брюхе по грязи через границу. И для чего? Чтобы поджечь хату сельсовета или подстрелить секретаря комячейки. А крестьяне обложат его и выловят в лесу, как волка…

– Значит, разочарование?..

– Да, в методах.

– Перспектива не из приятных. А дальше?

– Дальше – вы знаете. Чудом выкарабкался. А тут нэп. Я кое-что понимаю в коммерции. Увлекся делами, нашел компаньонов. Женился на хорошенькой девице. Но, знаете, не по моему характеру. Богатства не наживу – я не Кушаков, у меня капитала нет. И вот стал размышлять. И пришел к выводу: надо делать ставку на внутренний переворот.

– Интересно. И что же?

– Нащупал людей. Из бывших. Один чиновник департамента полиции, затем еще подходящие экземпляры, и, в общем, есть группа, семь человек, нет только денег. Я за этим и в Петроград ездил. У них есть некоторые виды. Иностранцы через Коковцова обещали. У меня большая надежда на вас, Александр Александрович.

– Если в смысле денег, то я вас должен разочаровать. А потом, самое главное: цель. Какая у вашей группы цель? Неужели… что-то вроде «Союза защиты родины и свободы»?

– К чертовой матери! Никакой савинковщины! Его Императорское Величество, законный император. Только на это еще можно ставить.

– Все разделяют эти верноподданнические чувства?

– Могу сказать – все. Даже, пусть вам не покажется странным, один краском. Настоящий.

Якушев удивился:

– Что вы такое говорите?

– Я вас понимаю. Но не все же среди большевиков – кремень и железо. Чекистам, например, ничего не нужно для себя: ест хлеб с соломой, запивает морковным чаем, не спит по ночам, главное для него – идея, революция. Но есть такие «товарищи», которых нэп, так сказать, расшатал. Вот такие нам нужны. Я вам покажу: красавец, герой, конник, командовал полком. Из простых. Учится на каких-то военных курсах.

– И вошел в вашу группу?

– Отца-старосту расстреляли на Тамбовщине. Хату сожгли. Жить хочется. Все это шито-крыто. Я к нему со всех сторон подходил. Вы представляете себе: кончит курс – дадут ему бригаду, дивизию…

– Все это очень интересно. Очень. Надо будет приглядеться к вашим людям. Только без всяких собраний, надеюсь.

– Да что вы… Какие собрания. Я снял на Болоте склад, под товары. Вы увидите, как удобно… Там кого и что хочешь спрячешь. И сторож у меня… Кто бы вы думали? Чиновник департамента полиции. Коллежский асессор.

– Это так неожиданно, так чудесно, просто не верится…

– Все доложено штабу МОЦР, извините за большевистское сокращение, – штабу Монархической организации Центральной России. Угодно вашему превосходительству познакомиться с людьми?

– Разве только с этим… краскомом. Этот, как вы понимаете, представляет особый интерес.

– Отлично. Разрешите на днях сообщить, где и когда…

Стауниц открыл дверь и крикнул:

– Шалико! Счет!

Ему подали счет. Якушев полюбопытствовал и увидел семизначную цифру.

– С чаевыми около шести миллионов. Вернее, ровно шесть. Все мы нынче миллионеры, ваше превосходительство.

Они вышли на улицу. Уже стемнело. Стауниц кивнул и пропал в темноте. Улицы почти не освещались.

Якушев шел не торопясь, в тяжелом раздумье. «Нет, они не угомонились». Представил себе лицо Стауница, его злую усмешку, его злые глаза и крепкие белые зубы, которыми он разрывал розовое мясо барашка. «Волк, – подумал Якушев, – настоящий волк. Они не оставят меня в покое».