– И сколько там здоровых людей? – осведомилась МакМартин.

– В четыре раза больше, чем здесь.

– Ух ты! – Эйприл была в восторге. – А почему ты не можешь вернуться?

– Перелеты запрещены. Я могу привезти туда какую-нибудь дрянь, о которой мне самой неизвестно, и нарушить хрупкое равновесие в мире, к которому люди едва сумели прийти, – констатировала русская.

Она называет это равновесием?

– Что еще тебе известно? – против воли я заинтересовался и задал вопрос.

– Большая часть Скандинавии выжила из-за холодного климата, однако всех людей оттуда эвакуировали. Теперь эти страны выступают в качестве штаб-квартир ученых, которые изучают Капсулу, – ответила она.

– Еще что-то?

– В Вене сейчас около тысячи выживших. В Мюнхене столько же. В Гонконге и в Рио примерно две тысячи человек. В Австралии, в Аделаиде около семиста, – перечисляла Ева. Все-то она знает. Откуда она все знает? – Шансы человечества не велики, но все же они есть.

– И откуда тебе все это известно? – отсутствующим тоном бросил я.

– Я проходила проверку на наличие иммунитета два раза. В первый раз устройство определило меня как не иммунную, а во второй – выяснилось, что это ошибка, но я уже успела стать довольно-таки опытной ассистенткой ученых, поэтому наличие иммунитета просто дало мне защиту. Я буду жить и питаться вместе с вами, но работать буду на прежнем месте.

Значило ли это, что и наши тесты могли быть ошибочными?

– Не зря ты училась в Гарварде, – усмехнулась Сьюзан.

– Да, мне не придется драться и учиться стрелять, чего не скажешь о вас, ребята, – Ева поджала губы.

– Да мы это и так умеем, – усмехнулась Сьюзан.

Я покосился на Эйприл. Ну не сказать было, что она хоть раз автомат в руках держала.

Следующие несколько минут мы просидели в молчании. Никто из столовой не уходил, поэтому мы тоже оставались на своих местах, ожидая дальнейших указаний. Сьюзан, наевшись, накручивала локон на палец, Ева с умным видом рассматривала присутствующих, Эйприл барабанила пальцами по столовому покрытию и явно кого-то выискивала в толпе, а Квентин подпирал подбородок кулаком и в задумчивости стучал по столу в такт Эйприл. Что-то в его позе явно насторожило Еву, и она, неожиданно оживившись, спросила:

– Эй, парень, а тебя как зовут?

Квентин не сразу понял, что обратились к нему, но в итоге представился.

– Красивое имя, – заметила Ева. – А фамилия?

Квентин нахмурился и в недоумении глянул на нее. У меня вытянулось лицо. Я тоже был сбит с толку таким вниманием к нему со стороны Евы. Да, он, может, и кажется девчонкам симпатичным, но… Заметив выражение наших лиц, та хохотнула.

– Я знаю, о чем вы оба сейчас подумали, но нет, у меня есть парень, – сообщила она. – Просто стало интересно, но если тебе жалко… – девушка изобразила разочарование на своем хорошеньком лице и пожала плечами.

– Нет-нет, вовсе не жалко, – поспешно извинился Квентин. – Сарандон. Это моя фамилия, – сказал он, и я про себя отметил, что Ева та еще манипуляторша.

Ее зеленые глаза загорелись. Возможно, я себе это вообразил, но Ева именно это и надеялась услышать. Она точно спросила у него не просто так.

– Оу… Здорово… Эм, и откуда ты? – сначала она показалась мне растерянной, но это длилось ровно секунду.

– Из Кливленда.

Ева открыла рот, чтобы что-то сказать, но слов так и не произнесла. Я видел откровенную борьбу на ее лице. Да что же с ней не так? Готов поспорить, когда Пржевальский нашел в Монголии диких лошадей, его выражение лица было таким же.

От необходимости объясняться ее спас сержант Янг, чье появление просто нельзя было не заметить: неожиданно все, чьи комбинезоны не были темно-синими, поднялись со своих мест, отдавая честь, и мы последовали их примеру.