– Вот видишь. Я такой по своим причинам. Ты – по своим. Вот и Дэнис особенный неспроста. Ты ведь знаешь, что вначале ему было хуже всего. Даже сейчас я не могу сетовать на судьбу, смотря на его мужество, зная, что он всегда был один – с самого начала.

– Их ведь так и не выпустили?

– Нет, всё еще сидят. Иногда видятся, но он говорит, что ему это не нравится: слишком бьет по сердцу, а здесь такое непозволительно. Не нравится, но всё равно идет.

– Эй, чепушилки, чего расселись?!

– Ну вот, вспомнишь – оно и всплывет.

Дэнис подбежал к ним, держа мяч у бедра, бодрый и веселый.

– Еще партейку? Пацаны уже рассасываться начинают! На что вы смотрите? – он быстро окинул взглядом сорняки и бетон. – Чепуха!.. Но красивая. Символично, да? – Вдалеке компания окрикнула его. – Иду я! Щас, иду!

Он побежал к группе беспризорников, шутя побивающих играючи друг друга. Со стороны это было похоже на то, как щенки прыгают и кусаются вместе, играя.

– Ты это слышал?

– Поразительно.

– Слушай, Лето, может, мы как-нибудь почитаем что-нибудь из коллекции твоего отца?

– Думаю, это возможно.

– Отлично! Про работенку помнишь? Я свяжусь с тобой, когда дело будет на мази. Увидимся! – Крепко обнявшись, он подбежал к Дэнису, вычленив его из толпы. – Братишка, мне на работу пора. Вечером будешь в зале?

– Ты еще спрашиваешь!

– Хах, понял тебя. Тогда до вечера!

Солнечный свет отражался от золотистого песка, отсвечивая от маленьких частичек стекла, сточенного морской водой, от фольги, усеянной маленькими дырочками и лежащими рядом пластиковыми бутылками, обтянутыми целлофаном; от брошенных недавно деталей каких-то механизмов, всё еще наполированных, потому и слепящих глаза при взгляде на них, но большая часть скорее была похожа на экспонаты музея: ржавые, старые, в извести и глине, укрытые слоем времени.

Скалы в виде причудливых форм торчали по всему побережью, шевелясь словно живые, изредка изгибаясь со скрежетом, а волны дикого моря порой сужались и, подобно водяному змею, выползали на пляж, выдавливая в песке различные красивые спирали и другие ничего не значащие простые символы. В одного такого ползучего «змея», сначала поглаживая водяную шкуру, а затем аккуратно проникая в его поток, нырнула маленькая кисть:

– Вау, как круто! Финни, попробуй! Вода теплая!

– Я, э-э-э, не уверен. А если что-нибудь случится?

– Ну ты и трусишка! Со мной же ничего не случилось. Смотри!

Она запустила вторую руку в поток ожившей воды, и змей начал постепенно сворачиваться вокруг нее, приподнимаясь до уровня ее лица. Улыбаясь, она смотрела на переливающийся и дрожащий кончик потока, остановившийся рядом с ее плечами. Пару секунд он вилял на месте, а затем лизнул ее лицо и распался на множество больших капель. Она громко засмеялась, удивленно отскакивая в сторону.

– Ха-ха-ха, щекотно!

На влажном белом лице ее зеленые глаза выглядели как два кристально чистых горных родника, отражающих густую чащу, или как пара каких-то удивительных самоцветов. Веселая девчушка лет четырнадцати отжала свои потемневшие от воды волосы: Финн заметил, что несколько ее молочных светлых прядей стали только ярче, будто светясь изнутри.

– Эмми, у тебя такие странные волосы. Всегда удивлялся. Я ни у кого таких больше не видел.

– Ну-у-у, они у меня такие с рождения. Наверное, я волшебница, ждущая встречи с каким-нибудь старым и мудрым чародеем, который скажет мне, что я избранная и спасу мир! Мне так порой говорит Лео, когда я ему показываю свою изобретения. Правда, они никогда не работают…

– Ничего! Я уверен, что со временем они заработают и это увидит какой-нибудь ученый из Хайхилла. Или я попрошу родителей, чтобы тебя продвинули на поступление в академию наук. Да, так и сделаю!