– Вот, – говорила мама, – заработаешь себе на квартиру, переедешь, а комнату я буду сдавать, и будет у меня прибавка к пенсии.

Не понадобилось много времени, чтобы выяснить, что до собственной квартиры мне тянуться как до неба. Я честно откладывала деньги. Сначала «в чулок», то есть в сахарницу, стоящую в буфете. Но как-то сдуру достала оттуда деньги при соседе, и не прошло и двух дней, как они оттуда чудесным образом испарились. В результате у меня завелась сберкнижка, куда я скрупулезно относила запланированную сумму из получки. Накопления велись, ясное дело, в долларах, и никакие чрезвычайные обстоятельства и трудности не влияли ни на дату взноса, ни на вносимую сумму. «Выжига», -шутил Антон. «Курочка по зернышку клюет», – шептал светлый бабушкин образ.

– Мэри, – собравшись с силами, приступила к разговору Лилька.

Мэри, к вашему сведению, это тоже я. Маня и Маша меня звали только самые близкие люди: бабушка, мама с папой и, до последних событий, Лилька с Антоном. Мэри меня называли одноклассники. На самом деле, мое полное имя – Марианна. Теперь понятно, какими книгами зачитывалась моя мама? Лилькины родители тоже лицом в грязь не ударили, и вполне может быть, читали одни и те же книги. Дочь они назвали Лилианой. Мы и ходить вместе, а затем и дружить стали потому, что, завидя нас, в школе говорили: «Вот, идут Марианна энд Лилиана». Звучало красиво, по-заграничному, а главное, имена были свои, не выдуманные.

– Ты слушаешь меня? – Лилька с надеждой вглядывалась в мое лицо.

– Слушаю, – устало отозвалась я. – Сейчас ты скажешь, что там, – я махнула рукой в сторону жизнерадостно качающейся крапивы, – ты не трахалась с моим мужиком, а случайно на него упала.

– Да, нет, – опровергла меня Лилька. – Именно трахалась. Как это еще назвать?

Я задохнулась от возмущения. Длань моя занеслась над блудной, вернее, блудливой, головой, но в этот момент жуткий вопль разнесся по окрестностям.

– Помогите! Убивают!

Моя рука остановилась на полпути, и я устремила глаза на противоположный дом. Похожие, с небольшими вариациями, вопли, доносились оттуда частенько, причем их появление можно было предсказывать с вероятностью в девяносто девять процентов. В доме напротив жили мои однофамильцы, потому как, являлись моей родней, кисельного, так сказать, варианта. Мать дяди Сени, которого родная супруга Зинаида по настроению именовала Семушка, или Семка, была родной сестрой моего деда Ивана. Дядя Семен Талапин и Талапина же тетя Зина жили яркой, бурной жизнью, многим на зависть. Они частенько устраивали себе праздники. Дядя Сеня извлекал из старенького баяна целый оркестр, а тетя громко и красиво подпевала. Зинаида мастерски гнала самогонку, а дядя Сеня в устрашающих количествах ее употреблял. Тетка, впрочем, тоже немножко употребляла. Правда, это «немножко» никто не измерял. В деревне попивали многие, но так залихватски-весело получалось не у всех. Усваивалась огненная вода непросто, при этом на окружающих выплескивалась лишняя энергия вкупе с накопившимися с прошлого праздника обидами. Вот тогда улицу и оглашали истошные вопли. Гоняли супруги друг-друга по-очереди, и прежде, чем броситься на выручку, друзья той и другой стороны прислушивались к оттенкам вопля, пытаясь определить пострадавшего. А поскольку оба говорили и орали хриплым прокуренным баском, то это было не простым занятием.

На этот раз явно голосил дядя Семен, так как, извергаемые им ругательства были исключительно женского рода. Мы с Лилькой рванули через дорогу. Дядя Сеня весьма дальновидно нарезал круги вокруг дома, надеясь, что тетя Зина, с ее немалой комплекцией выдохнется быстрее, чем он. Он на полном скаку налетел на Лильку, и едва успел затормозить, чтобы не составить кучу-малу. Лилька обхватила его руками и намертво сковала в объятиях.